Сокровище троллей - Ольга Голотвина

При слове «летом» Дождику вспомнилась прелестная речушка, встреченная в странствиях. Дикая смородина заполонила ее берега, а в воде росли рогоз и стрелолист, и летали над ними огромные синие стрекозы. Речка ловила отражение всего этого богатства и щедро возвращала его солнцу. Под опрокинутыми в воду прозрачными, чуть подрагивающими ветвями смородины ходили веселые мальки и мерцало желтое дно. Иногда лягушка прыжком разбивала отражение — и круги на воде напоминали мимолетную улыбку юной девушки…

Дождик отогнал воспоминание и заставил себя протянуть руки к полынье. Никогда еще он не касался воды с такой неохотой.

В этот миг произошло нечто страшное.

Дождик словно ослеп и оглох. На него навалилась незримая пелена: чье-то горе, непереносимое, убивающее душу. Черное, мертвое отчаяние, лютая тоска заставили его оцепенеть.

«За что?.. За что?..»

Эти слова… юноша не понимал, пришли ли они извне — или родились в его душе и бьются, словно птенцы, которые не могут проклевать скорлупу и задыхаются…

Как он встал, как отошел от воды, как прижался всем телом к обледенелому склону… но надо же было как-то отойти, нельзя больше касаться этой обнаженной, острой, смертельной боли…

— Эй, — окликнула сверху бабка Гульда, — ты как там?

Звук ее голоса привел юношу в чувство. Дождик вытер рукавом мокрое от слез лицо, шмыгнул носом и полез вверх по обрыву.

Когда Дождик оказался наверху, он почти успокоился.

— Да, — горько усмехнулся он, — у этой речки точно нет хозяина. Говоришь, люди сюда не ходят? Оно и понятно.

— Люди не чуют того, что почуял ты, — строго ответила Гульда. — Их пугает вода без отражения. Вот звери — да, звери понимают: тут что-то не так.

— Да уж, не так… — вздохнул Дождик. И тут же спохватился: — А ты тогда откуда… ты… ты не человек, что ли?

— Не задавай вопросов — не услышишь вранья, — строго одернула его старуха. — Пойдем, я тебе еще кое-что покажу.

* * *

Выспавшись и пообедав, Эшуаф принялся бродить по дому. Новый гость оказался весьма общительным, охотно затевал разговор с каждым, кто ему встречался. А собеседники не сводили глаз с диковинной тварюшки, сидевшей на плече укротителя.

Шесть тонких лап вцепились в куртку, а меж лапами провис мешочек, поросший бурой короткой шерстью. Мешочек опасно колыхался при каждом движении хозяина, но не падал. Эшуаф почти не обращал внимания на своего питомца, лишь иногда поднимал руку и почесывал отвислое брюшко.

Зато с людей Эшуаф не сводил острого, цепкого взора.

Углядел жадный и злой взгляд Хиторша, брошенный вслед малышке Айки, и завел с парнем беседу о том, что все девки — ломаки. Строят из себя недотрог, а сами только и ждут, чтоб их приласкали покрепче.

Хиторш угрюмо кивал.

На кухне Эшуаф наговорил Дагерте кучу приятных слов о ее стряпне, а потом перевел разговор на другое: мол, досадно, что здешний хозяин жену держит как рабыню. Видал он семьи, где жена — всему голова, а муж при ней шелковый, слова поперек сказать не смеет. А коли чего вякнет, так супруга ему — ухватом поперек спины…

Дагерта учтиво ответила, что господину лучше бы уйти с кухни, а то у нее в руках горшок с кипятком, так не вывернуть бы его нечаянно господину на ноги…

Эшуаф правильно понял хозяюшку, вежливо поклонился и поспешил выйти. За порогом тихо сказал: «Оплошка вышла». Пузатик у него на плече закачался так, словно вознамерился брякнуться на пол.

В трапезной укротитель встретил Намиэла и Челивиса, углядел лежащую на столе коробку для «радуги» и предложил сыграть.

— Без меня, — отказался Намиэл. — Так посижу, на зверушку полюбуюсь. Все равно я неудачник.

— Неудачник, да? — кинул на него Эшуаф запоминающий взгляд. — А вот мне, наоборот, всегда везет.

Челивис поморщился. Не любил он тех, кто хвастается благосклонностью удачи. Таких она бросает без всякой жалости.

Но когда застучали пестрые костяшки, когда рассыпался по столу узор из роз, драконов, алмазов и морских звезд… вот тут Челивис удивился всерьез.

Гость выигрывал партию за партией. Выигрывал чисто и уверенно, причем держался равнодушно, без радостного азарта. Похоже, и впрямь привык срывать куш. И не мошенничал, тут Челивис готов был хоть себя самого на кон поставить — не шулер с ним сидел! Да и какой шулер играет на сплошной выигрыш? Надо же партнера обнадежить, заманить…

Тут Челивис спохватился: хоть ставки и были невелики, все же новый знакомец ободрал его, как зайцы зимой обдирают молодую осинку. Игрок про себя выругался и принялся исправлять несправедливость судьбы. Вручную.

Ход игры резко переломился, но Эшуафа это не встревожило. Человек, который только что принимал как должное беспрестанные выигрыши, ничуть не удивился полосе невезения. На губах — приветливая, странно довольная улыбка, а рука чешет бурый бок Пузатика, который оживился, заерзал на плече и принялся издавать чавкающие звуки.

Почему-то Челивису казалось, что партнер видит насквозь его жульнические приемы — и ничего не имеет против.

Когда Челивис крепко уменьшил свой проигрыш, Эшуаф положил коробку на стол.

— Прошу меня простить, но я устал. Если господину будет угодно, продолжим позже. А сейчас — не выйти ли нам на крыльцо? Подышим свежим воздухом…

Челивис кивнул. Его не оставляло странное чувство: словно его как-то обошли… использовали его как-то, демон побери!

* * *

На крыльце и впрямь было славно, чудесный такой денек. Челивис подумал даже: не пригласить ли новых знакомых прогуляться по окрестностям? Попутно он бы поискал эти Барсучьи Хороводы… но главное, конечно, отвязаться хоть на время от Дабунша.

Но предложить прогулку игрок не успел.

За углом дома послышался глухой звук, словно уронили тяжелый мешок или впечатали кого-то в стену. И раздался негромкий, но гневный голос хозяина:

— Ты, паскуда топоровская! Еще увижу, как ты к девчонке лапы тянешь… или хоть слезинку у Айки замечу… то, что от тебя останется, на салазках придется в деревню везти!

Эшуаф оживился, глаза заблестели.

— Пойдем, Пузатик, поглядим, — сказал он и сбежал с крыльца под бодрое чавканье своей зверушки.

Челивису было совершенно не интересно, за что хозяин наказывает своего работника. Он обернулся к Намиэлу, хотел спросить, что тот думает о странном поведении укротителя… но не произнес ни слова.

Намиэл был бледен, словно очутился на льдине в ледоход. Остановившимся взглядом смотрел он на приближающуюся к воротам карету, которую сопровождал всадник на вороном коне.

— Я… — выдавил из себя юнец. — Меня здесь нет и не было!

А карета уже влетела в ворота. Всадник спешился, подошел к правой дверце, чтобы ее распахнуть, но задержался, заговорив с кем-то в карете.