Обвиняются в шпионаже - Владимир Томаровский

Японская командировка Гудзя длилась три года, а затем он был отозван в Москву, где оказался не у дел. Его непосредственного руководителя Артузова к тому времени перевели из органов ОГПУ в 4-е разведывательное управление Генерального штаба Рабоче-Крестьянской Красной Армии, а новый начальник ИНО Слуцкий не пожелал даже выслушать доклад Гудзя о работе в Японии.

Снова помог Артузов. По его ходатайству полкового комиссара Гудзя перевели из органов безопасности в Разведупр и назначили во 2-й (Восточный) отдел в распоряжение Карина, непосредственно работавшего с разведгруппой "Рамзай".

В 1937 году была неожиданно арестована сестра Гудзя. Без всяких причин и объяснений. Вскоре Борис Игнатьевич узнал, что освобожден от должности Артузов. Зачислили Артура Христиановича в архивный отдел. Там они последний раз и виделись. Артузов сидел в маленькой комнатке, где помещались стол, заваленный делами, и два стула. Артузов грустно сказал: "Вот, поручили мне писать историю органов госбезопасности. Дело нужное, и лучше меня это никто не сделает".

А через некоторое время Гудзя вызвал начальник управления и сказал, что, поскольку арестована сестра, нужно ему, Гудзю, уйти со службы. Ему выдали пособие в размере двух тысяч рублей и пожелали всего хорошего. Однако через несколько дней позвонили и сказали, что нужно вернуть деньги, так как их выдали ошибочно: он уволен не по статье "а", а по статье "б", что означает "профнепригодность".

После увольнения Борис Игнатьевич устроился шофером автобуса и проработал им вплоть до войны. И все время со дня на день ждал ареста. Но его не тронули.

Много позже ему удалось обнаружить в архивах документ, из которого он узнал, что когда Артузова арестовали, от него потребовали список сотрудников, которые с ним работали. Артузов такой список составил. В нем было 15 человек. Четвертым в этом списке значился Гудзь.

"Я смотрю этот список, — вспоминает Борис Игнатьевич, — и у меня волосы становятся дыбом: напротив первых трех фамилий вижу пометку "расстрел", около фамилии Гудзь — прочерк, дальше еще прочерк, а потом опять "расстрел", и так до конца…"

Я прошу Бориса Игнатьевича рассказать о том периоде, когда он работал в Восточном отделе Разведупра и занимался делами резидентуры "Рамзай", поделиться своими впечатлениями.

Борис Игнатьевич извлекает из шкафа картонную папку, в которой хранит часть своих архивных материалов.

"Я уже высказывался на этот счет, в том числе и в печати, — говорит он, показывая газетные вырезки. — В последнее время много говорят о Зорге, появляются разные воспоминания. Иногда мне кажется, что кое в чем они грешат против истины. Может быть, и со мной кто-то не согласен. Но повторяю то, что уже говорил не раз.

Познакомившись с легендой "Рамзая", я был просто поражен ее непродуманностью: Зорге в 20-е годы был партийным функционером в Германии, активным антифашистом, редактировал газеты, писал статьи, выступал на различных собраниях. И конечно, он не мог не попасть под подозрение нацистской полиции.

Потом он в качестве корреспондента немецкой газеты отправляется в Шанхай, где работает два года. Свои статьи почему-то подписывает американской фамилией Джонсон. Затем приезжает в Москву, и его направляют в Токио корреспондентом уже под фамилией Зорге. Предельная безответственность со стороны разведки! Кроме того, это было грубейшее нарушение конспирации. Проводя подобные операции, надо продумывать до мельчайших подробностей, не допуская таких примитивных оплошностей.

В случае с "Рамзаем" все обстояло по-другому. Когда я доложил о своих опасениях Карину, он сказал, что первое время они с Артузовым тоже считали, что "Рамзай" висит на волоске и разоблачение или арест — вопрос времени. Когда в Германии к власти пришли фашисты, они несомненно подняли архивы полиции, где были материалы о Зорге. Однако Берзин считал (это было в 1938 году), что фашистам пока не до архивов полиции…

Чтобы хоть как-то прикрыть "Рамзая", было решено, что он вступит в Японии в национал-социалистическую партию и станет "активным сторонником" фашистских идей. Это хоть в какой-то степени способствовало отведению от него подозрений спецслужб Японии. Но и это не уберегло…

Зорге работал в Японии по двум направлениям. Во-первых, немецкое посольство… Вторым направлением деятельности "Рамзая" было японское правительство. Он установил очень хорошие отношения со многими ведущими политиками, военными, журналистами и т. д. В Москве ему все же советовали больше заниматься немецким посольством, поскольку если и случится провал, то Япония, как страна пребывания каких-либо претензий к нему предъявить не сможет. Если же он будет заниматься вплотную японской линией и раскроется его прошлое, то провал последует немедленно. Дело может принять неблагоприятный оборот…

Несмотря на наши предупреждения об осторожности в работе с японцами, Зорге все-таки допускал срывы. У Зорге был прекрасный, очень интересный источник, с которым он познакомился в Китае и который помогал доставать ему много информации. Это был Одзаки — эрудированный журналист, экономист, востоковед. Но Зорге однажды не смог пойти на встречу с ним, а информация была нужна, и он послал вместо себя недостаточно подготовленного человека (не было гарантии, что за ним не придет "хвост" или что он сам может уйти от "хвоста").

Полиция заинтересовалась им, проследила его связи и через некоторое время вышла на Одзаки…

По моему мнению, Зорге провалился все-таки из-за того, что недостаточно уделял внимания требованиям конспирации. Я, может быть, повторюсь, но если бы Зорге не стал привлекать к работе с Одзаки коммуниста, о котором я говорил раньше (и за которым вели слежку спецслужбы Японии), то, возможно, не было бы такого печального конца делу "Рамзай".

Точка зрения Бориса Гудзя интересна, на мой взгляд, тем, что отражает тогдашнее восприятие некоторыми сотрудниками Восточного отдела ситуации, связанной с созданием и деятельностью токийской нелегальной резидентуры; в какой-то степени погружает нас в технологию подготовки крупномасштабной разведывательной операции на Дальнем Востоке. Вместе с тем мнение Бориса Игнатьевича Гудзя о том, что миссия Зорге с разведывательной точки зрения была начата на фоне поразительных промахов и ошибок, сугубо субъективно и далеко не бесспорно.

Конечно, решение послать на задание под своей собственной фамилией человека, чье политическое прошлое было отмечено в архивах германской полиции, на первый взгляд может показаться безответственным. Но в этом нестандартном, безусловно, рискованном решении и был ключ к успеху. Тогдашний руководитель Разведывательного управления П. И. Берзин считал так: "В нашей работе смелость, дерзание, риск, величайшее "нахальство" должны сочетаться с величайшей осторожностью. Диалектика!"

Руководство советской военной разведки пошло на рассчитанный риск, когда минусы обращаются в плюсы. О том, как тщательно прорабатывалась легенда, обстоятельно готовилась "крыша", говорят следующие факты.

В Японию Зорге прибыл под своим собственным именем и по подлинному германскому паспорту, имея солидную репутацию специалиста по китайским делам, вполне заслуженную им после нескольких лет работы в качестве корреспондента ряда немецких газет в Шанхае, и впечатляющее количество рекомендательных писем от старейших немецких дипломатов в Берлине в адрес сотрудников немецкого посольства в Токио и даже японского министра иностранных дел.