Ценник красивой жизни - Людмила Феррис

– А генеральный директор «Промсвязи» к тому времени слинял из страны? – уточнил Аванесов.

– Да, что мог украл и эмигрировал в Канаду. Желающие положить остатки «Промсвязи» себе в карман наткнулись на сопротивление Савватеева, он оказался крепким орешком. Кстати, коллектив очень сожалел о нем. Грамотный был мужик, толковый и делал все, чтобы предприятие не продали, и не продали бы, если бы он не исчез.

– Его исчезновение было выгодно Шинкову.

– Да не только Шинкову, там целый список «местных акул», но оснований предъявить им претензии не было. Сработано чисто: был человек, и нет человека. На следственную группу оказывалось такое давление, чтобы мы поскорее закрыли дело. Даже версии нам предлагались про Савватеева, – вспоминать противно.

– Какая у него семья была?

– Жена, милая, тихая, приятная женщина, работала на радио. Старушка-мать, сын. Женщин уже давно нет в живых, скончались через полгода друг за другом.

– А сын?

– Он тогда был подростком, может, тоже уехал в Канаду, молодые сейчас продвинутые.

– У Савватеевых были друзья?

– Не вспомню, со многими беседовал тогда. Вот одну женщину, которая дружила с женой Савватеева, помню. Ее звали, как мою маму, Нина Семеновна, фамилия Иванова. Простая фамилия, поэтому и запомнил, и была она учительницей их сына. Чтобы еще кого-то вспомнить, надо дело поднимать. Вот что еще хотел сказать, вдруг поможет тебе в чем-то: слух тут ходил, что мои коллеги собирали информацию по заказу Инги Шинковой об очередной любовнице мэра, он у нас в этом вопросе дока. Никаких подробностей не знаю, но могу поспрошать у сыскарей на предмет встречи.

– Это было бы просто замечательно!

Саныч не обманул, и вечером Аванесову позвонили и назначили встречу недалеко от дома. Молодой человек приятной внешности в словах был аккуратен, говорил, словно чертил остро отточенным карандашом на бумаге без помарок.

– Меня просили вам помочь. Скажите, речь действительно идет об убийстве?

– Да, об убийстве девушки Маргариты Вертелецкой. Ваша информация может быть неоценимой.

– Я действительно получал заказ от одного известного вам лица собрать информацию о Вертелецкой, которая состояла в интимной связи с другим интересующим вас лицом. Досье передано заказчику в единственном экземпляре, но кое-что я помню, было это около года назад.

Аванесов слушал детектива и думал о том, что жену Шинкова надо пожалеть, терпит его похождения, собирает информацию о любовницах, не может выйти из порочного замкнутого семейного круга. Такие женщины не любят проигрывать и способны на многое.

Оказалось, что Рита часто общалась лишь с Аллой Голубевой, но большую часть своего времени она проводила с мужем заказчицы или в своей квартире, с ним или без него.

– Спасибо, – искренне поблагодарил Руслан. – Правда, негусто, но есть интересные повороты.

На работе его ждал разгневанный Чупров, который сунул ему заявление адвоката Дмитрия Евгеньевича Шинкова.

– Зачем ты допрашивал его?

– Константин Сергеевич, мне не в чем каяться! Я не вышел за рамки наших договоренностей и только беседовал с ним.

– Чего ты у него спрашивал, что он бумагу накатал?

– Ничего особенного, фотографии, где он с убитой девушкой, показал. К его чести, он не отрицал отношений.

– Если ты не отстанешь от Шинкова, мне не удастся сдерживать его претензии. А он человек влиятельный.

– Я что-то не могу понять – он с девушкой сожительствовал, ее убили, а претензии, оказывается, к нам? Вот как нынче мы работаем. У кого еще претензии имеются?

– Ладно, Аванесов, не паясничай, все ты понимаешь. Мэра больше не беспокой.

– Это уж как получится, не каждый день любовниц мэра убивают, знаете ли, – ответил Руслан и направился к выходу.

– Бывших, заметь, бывших любовниц! – крикнул ему вслед Чупров.

Четыре месяца до происшествия

Рита очнулась на кровати. Голова кружилась и болела, медсестра привычно вколола иголку в ослабевшую руку и поставила капельницу. Рита смотрела, как в нее медленно, по капелькам, вливается розовое лекарство, наполняя организм спокойствием, умиротворенностью и безмятежностью. Какой сегодня месяц, день, число, она не помнила, да разве это было важно? Ее из одной клетки переместили в другую, менее просторную и свободную, но она по-прежнему оставалась пленницей, наложницей, рабыней.

– Молодая, а жизнь у нее уже неспокойная, нервная, вот и депрессия, срывы, алкогольная зависимость, – Рита слышала, как в коридоре про нее говорили медсестры.

Жаль, что нельзя покурить травку, ей бы сразу стало хорошо. Организм требовал дозу, кости болели, Риту словно выворачивало наизнанку.

Несколько раз ее приглашали в кабинет главного врача. Эраст Никонович сам мерил ей давление, пульс, заглядывал в рот.

– Ну что, Рита, как твое настроение? Как кормят?

Ей не хотелось говорить, но она понимала, что молчание в этом случае – худший вариант.

– Кормят нормально, настроение нормальное. Спать все время хочется. Кости болят.

– Хочется, так спи, высыпайся, нервишки подлечивай. Ты идешь на поправку, организм молодой, живучий. Курс лечения закончим, и тогда боль пройдет.

Рита молчала, в больнице она привыкла больше молчать, и молчание в этом случае было способом защиты. Но ее молчание было только внешним, ведь внутри мысленно она кричала, до истерики, до застывших в горле слез. Молчание приглушало чувства, приводило к отчаянию и депрессии. Беседы с врачом ее изматывали.

После этих встреч просыпавшаяся жизненная сила исчезала, уходила, как в песок вода. Алла не звонила, не появлялась, да и, собственно, звонить было некуда, ее сотовый телефон отобрали. Рита могла часами лежать на кровати и рассматривать потолок, она представляла себя точкой на огромном белом пространстве, точка пульсировала, передвигалась из угла в угол, останавливалась в центре, увеличивалась в размерах и становилась громадной мерзкой кляксой. Мерзкая тварь терпеливо ждала, когда свет потушат, чтобы начать душить Риту.

– Не выключайте свет, я боюсь! – кричала она.

– Конечно, конечно, – спокойно и с улыбкой отвечала медсестра и вводила приятно пахнущее лекарство.

Рита проваливалась в бесконечность, где смеялись и копошились розовые человечки и много другой непонятной мути, у тела не было никакой опоры, и оно растворялось в пространстве.

Швабра скребла пол, не скользила по полу мокрой тряпкой, а именно скребла, и этот звук не давал Рите спать.

– Вы можете мыть потише? – недовольно спросила она, обращаясь к женщине со шваброй, фигура которой ей вдруг показалась знакомой.