Саломея - Анна Малышева

– По-моему, все это надо сорвать и выбросить! – обернулась к ней Елена.

– Зачем? – пожала плечами та. – Это же просто картинки. Я к ним так пригляделась, что уже не замечаю.

– Зато если их увидит следователь… вы же понимаете, сейчас против Киры может сработать даже такая ерунда, как вот этот плакат! – И Елена указала на огромный постер, изображавший ни больше ни меньше как расчлененный труп, над которым с отсутствующим видом сидела забрызганная кровью голая девица с бельмами на глазах, вооруженная зазубренным топором. – Надеюсь, ЭТОГО он еще не видел?

– Можно и снять. – Взглянув туда, куда указывала гостья, Наталья Павловна негромко засмеялась. – Только, знаете, черного кобеля не отмоешь добела. Кира себя скомпрометирует безо всяких плакатов. Это пугающе откровенное создание, причем она во всем видит только черную сторону. Не хотела бы я смотреть на мир ее глазами!

– А может, у нее психическое расстройство? – неуверенно предположила Елена, продолжая разглядывать постеры и проникаясь к ним все большим отвращением. Она не смогла бы провести в этой комнате больше получаса и уж конечно не сумела бы уснуть. «А та здесь жила!» Женщина впервые подумала о Кире с неприязнью.

– Кто знает? – печально откликнулась Наталья Павловна. – Я не раз говорила Вадиму, что девочку нужно показать психиатру, но он, как всегда, не слушал. Даже когда Кира прокусила мне руку…

– Руку?!

– Желаете взглянуть? – спросила та, засучивая рукав свитера.

Елена осмотрела тонкий полукруглый шрам, украшавший правое запястье хозяйки, и в ужасе покачала головой:

– Зверство какое! Как это случилось?

– Ей было одиннадцать лет, как раз недавно осиротела, начался переходный возраст… А я купила ей не те джинсы, как выяснилось, – мягким, смиренным тоном рассказывала женщина, явно находя удовольствие в своей жертвенной роли. – Когда она вцепилась в меня зубами, я думала – конец, перекусит вены, истеку кровью. Ведь Кира только с виду хрупкая, а хватка у нее, как у бультерьера! Видите, наложили шов!

– Из-за джинсов?!

– Да что там! – отмахнулась Наталья Павловна, опуская рукав. – Я вся ходила в синяках, в ссадинах! Она толкала меня, пинала, подстерегала в темном коридоре, выпрыгивала из-за угла, ставила подножки… Ей доставляет удовольствие мучить людей, понимаете?

– Просто поверить не могу! – воскликнула Елена, бросая прощальный взгляд на комнату. Внезапно ее внимание привлек плакат, висевший над постелью, в самом изголовье. В отличие от других это был графический рисунок. Вглядевшись в черно-белую репродукцию, Елена даже узнала картину.

– Обри Бердслей, – сказала она машинально, почти думая вслух. – У меня есть дома альбом.

– Ах, это? – Наталья Павловна также взглянула на рисунок. Пожав плечами, женщина выключила свет и прикрыла дверь. – Это ей Вадим подарил на пятнадцатилетие. В качестве мести, можно сказать. Кира ведь, знаете, называла его Царь Ирод. Ну, а он увидел где-то этот плакат с Саломеей и преподнес ей.

– Саломея, – еле слышно пробормотала Елена, идя вслед за хозяйкой к входной двери. – Да, это Саломея.

Наталья Павловна обернулась:

– Вы что-то сказали?

Елена покачала головой и ничего не ответила.

Домой она вернулась поздно, после десяти вечера, и первым делом включила везде свет. Визит в квартиру профессора произвел на нее гнетущее впечатление, женщина все еще видела перед собой этот безмолвный, набитый книгами и антикварной мебелью дом, логово Киры, мертвенную улыбку Натальи Павловны. На прощание та очень благодарила за то, что Елена заехала познакомиться, просила не забывать ее и выражала надежду, что ситуация переменится к лучшему, Киру все же освободят. Но Елена видела, что тетка говорит для проформы, а сама в это не верит.

Не верила уже и она. После того как Елена увидела комнату, где когда-то обитала девушка, в ее душе что-то надломилось и легонько треснуло. И эта, едва заметная трещина расширялась с каждой минутой, а из разлома все явственней веяло холодом, тьмою, ужасом.

«Она могла… Могла это сделать!» – стучало у нее в ушах, отдавалось в затылке, от этой мысли ломило шею и виски. Внезапно содрогнувшись, будто от омерзения, женщина отправилась в ванную и тщательно вымыла руки и лицо, будто пытаясь смыть дневные впечатления. Войдя на кухню, поставила чайник, достала из холодильника пачку творога, но тут же положила ее обратно на полку. Есть не хотелось, во рту стоял металлический вкус. Сейчас она многое отдала бы за то, чтобы посоветоваться с кем-нибудь, а точнее, получить один-единственный совет – как скорее бросить это дело.

«Они мне чужие, я им – никто! Даже следователь больше мной не интересуется, после того как попалась Кира. Я должна все это забыть, как дурной сон и заняться своими проблемами! Вчера едва не забыла позвонить ребенку, а сегодня того чище – послала ему sms-ку из метро! И что он должен думать после этого? Что у меня с отцом все в порядке?»

Ей захотелось перезвонить Артему, несмотря на позднее время, поговорить с ним поласковее, успокоить мальчика, но она сдержалась. Такой неурочный звонок должен был еще сильнее насторожить сына. «Больше всего подозрений вызывает тот, кто больше всех оправдывается! Все, что я могу сделать, – это поехать к Артему в ближайший выходной и увезти его в Москву. Сводить в кино, в цирк – куда он сам захочет, съесть с ним мороженое в кафе. А вот врать ему не нужно, парень поймет это и перестанет мне доверять. Только бы у Руслана хватило ума не пугать его и не говорить обо мне плохо! Страшно подумать, чем это может обернуться, ведь отец для мальчика – это такой авторитет!»

Зазвонил стационарный телефон. Елена скривила губы в насмешливой улыбке: «Спорю, это он! Сегодня еще не проверял меня, удивительно!» Но она ошиблась, звонила подруга. Первым делом Лера с претензией поинтересовалась:

– Почему не перезваниваешь? Раза четыре твой номер набирала!

– Правда? – солгала Елена. Она видела неотвеченные вызовы, когда отправляла сообщение сыну, но разговаривать с подругой не хотелось. – Я весь вечер была занята.

– На свидании? – заговорщицким тоном предположила Лера.

– Да уж! – горько усмехнулась женщина. – Я навещала сестру убитого профессора, помнишь, я тебе о нем говорила?

– По-твоему, такое можно забыть? – укоризненно спросила подруга. – Я уж вчера не стала тебе звонить, терпела до последнего. Думала, сама поймешь, что мне хочется быть в курсе.

– А мне вот совсем не хочется! – вздохнула Елена. – Да и нет никаких новостей. Арестовали падчерицу профессора, а виновата она или нет – неизвестно.

– Ничего себе, никаких новостей! А что твой Миша об этом думает?

– Не убеждена, что он вообще об этом думает, – уклончиво ответила женщина и, не выдержав, добавила: – Хотя эта девушка – его родная дочь.

После секундной паузы прокатился шквал эмоций. Лера, как истинная поэтесса, не привыкла сдерживать свои чувства, к тому же злоключения подруги она принимала так же близко к сердцу, как собственные.