Как Бог съел что-то не то - Джудит Керр

– Все в порядке, – ответила тетя Дейнти. – Я научилась с этим жить – насколько это возможно… – Внезапно по ее лицу потекли слезы. – Отто – другое дело. Он обожал отца. В детстве Отто то и дело говорил об отце… Я не в состоянии видеть, как Отто переживает. – Она взглянула на дверь спальни: в нее бессильно стучал старик. – Как люди могут совершать такое? Как они могут?

* * *

На обратном пути в автобусе Анна спросила:

– Как им удалось вызволить Виктора из концлагеря?

– Его выкупили – кажется, это так называется, – объяснила мама. – Дейнти была довольно состоятельной. Она продала все, что имела, и отдала деньги нацистам. А Отто в то время уже жил в Англии. Он договорился с кем-то в Министерстве внутренних дел и добился, чтобы Виктору разрешили переехать сюда. Иначе нацисты ни за что бы его не отпустили.

– Вот почему Отто считает англичан замечательными людьми, – заметила Анна.

Анна пыталась понять, как чувствует себя Отто. А если бы ее папа попал в концлагерь? Даже мысль об этом невыносима. Анна радовалась, что Отто в конце концов нашел работу в Канаде. Она представляла, как Отто живет: целиком посвящает себя работе и больше ни о чем не думает – вытеснил мысль об отце и о том, что над ним учинили. Просто делает все, что может, ради того, чтобы замечательные англичане победили в этой войне. Что касается исследований, Отто, безусловно, многого добьется.

– Мама, а что считается в физике самым маленьким?

Мама замерзла и устала.

– Ну ты знаешь: молекулы, атомы… что-то такое.

«Атомы… надо же! – подумала Анна. – Непохоже, чтобы Отто занимался чем-то важным».

* * *

Несколькими днями позже Отто пришел попрощаться. Отцу лучше, сообщил он. Доктор прописал ему новое успокоительное, и теперь отец большую часть времени спит.

– Заглядывай к моей матери, – попросил Отто маму.

Мама пообещала.

Перед уходом Отто протянул маме тоненькую брошюрку.

– Мать просила передать это тебе, – сказал он, немного смущаясь. – Сказала, это может тебя заинтересовать. Тут все о вечерних курсах.

Отто ушел, и Анна стала листать брошюрку. Обычные курсы, на которых можно за скромную плату научиться самым разным вещам – от бухгалтерского дела и древнегреческого языка до обивки мебели. Но она наткнулась на кое-что еще.

– Мама, взгляни! Здесь есть вечерние курсы по рисованию.

– Действительно, – согласилась мама.

Не веря своим глазам, они прочитали, сколько это стоит: восемь шиллингов и шесть пенсов за семестр.

– Утром мы первым делом туда позвоним, – сказала мама.

Рождество справляли у Розенбергов. Сестра профессора с двумя своими сыновьями уехала к родственникам в Манчестер (там было лучше со школами), и атмосфера в доме стала гораздо миролюбивей. Все радовались: в войну наконец-то вступили американцы, и профессор утверждал, что теперь она закончится к декабрю сорок второго.

В углу гостиной стояла наряженная тетей Луизой елка. Днем к Розенбергам на рождественский обед приехал Макс, решивший одним махом убить двух зайцев. Он учился летать и почти закончил обучение на пилота – как всегда, сдал экзамены на отлично, и его уже направили в призывную комиссию.

Анна рассказала ему, что после каникул собирается поступить на курсы по рисованию.

– Открытые уроки в настоящей художественной школе.

– Высший пилотаж! – заметил Макс (так выражали свое одобрение в Военно-воздушных войсках).

Тетя Луиза несказанно удивилась:

– Открытые уроки? Дорогая! Кого там только не встретишь…

Считала ли тетя Луиза это достоинством курсов или их опасным недостатком, было неясно. Но само существование таких курсов произвело на тетю сильное впечатление. В результате, когда Анна пришла на первое занятие в Холборнскую школу искусств, она испытала некоторое разочарование.

Анну направили в большую, почти пустую комнату, где у дальней стены располагались деревянный подиум и ширма. В комнате сидели несколько человек. Некоторые держали наготове чертежные доски, кто-то читал газету. Мало кто снял пальто: в комнате было очень холодно.

Почти сразу после Анны вошла женщина небольшого росточка и поспешила за ширму. Она со стуком опустила сумку на пол, и из-за ширмы выкатилась картофелина. Но женщина быстро ее подобрала и через короткое время появилась в розовом халатике.

– Иисусе, какая холодрыга, – сказала она, включила электрический обогреватель на подиуме и скрючилась рядом с ним.

К этому времени Анна вытащила из пачки (стоимостью один пенни) лист бумаги и прикрепила его к одной из чертежных досок (доски, как она поняла, предназначались для общего пользования), приготовила карандаш и ластик и, как другие студенты, села, удерживая коленями одну из деревянных конструкций и расположив на ней доску как на мольберте: можно приступать к обучению! Но ничего не происходило. С одной стороны от нее пожилая женщина вязала носок, с другой юнец лет шестнадцати приканчивал сэндвич.

Наконец дверь снова открылась и появился человек в спортивной куртке.

– Опять с опозданием, Джон! – пропел с сильным валлийским акцентом юнец, сидевший рядом с Анной.

Вошедший рассеянно оглядывал комнату голубыми глазами, пока не сосредоточился.

– Не нахальничай, Уильям, – сказал он. – Лучше нарисуй сегодня что-нибудь стоящее. А то расскажу твоему отцу, что я действительно о тебе думаю.

Юнец из Уэльса рассмеялся и произнес с деланным почтением:

– Слушаюсь, сэр!

А вошедший снял спортивную куртку и пошел совещаться с натурщицей.

Анна слышала, как они обсуждали что-то о позе стоя, но натурщица отрицательно качала головой.

– Не сегодня, мистер Котмор, – воскликнула она. – Мои ноги этого не выдержат.

Натурщица скинула розовый халатик и осталась стоять совсем без одежды. Электрический обогреватель отбрасывал красноватый свет на ее бочкообразный живот. Анна немного занервничала: каково это – стоять голышом в комнате, полной людей? Но остальные отнеслись к наготе женщины совершенно спокойно. И через пару минут Анна тоже свыклась с обстановкой.

– Я целый час простояла в очереди за рыбой! – пожаловалась натурщица.

И действительно: даже без одежды ее легко было представить в очереди с хозяйственной сумкой в руках.

– Тогда остановимся на сидячей позе, – сказал человек, которого звали Котмор.

Он набросил на стул, стоявший на подиуме, какую-то старую ткань. Натурщица села. Когда она приняла позу, устроившую Котмора, тот сказал:

– Сидите так, пожалуйста, до конца вечера.

Послышался шелест сворачиваемой газеты, женщина, вязавшая носок, неохотно смотала шерсть – и все начали рисовать.