Флоренция - дочь Дьявола - Иоанна Хмелевская

— Она там сейчас одна осталась? — вдруг ужаснулась Моника.

— Какое там одна! Если б она там одна была, я бы тут уже давно свихнулся. Марыся с ней сидит, которая из нашей группы пришла.

Моника сразу успокоилась. Они сообща объяснили мне, что на карате Зигмусь подружился с девочкой, которой сейчас шестнадцать лет. Год назад она из любопытства пришла в конюшню, а теперь была уже опытной всадницей. В карате она отличалась недюжинным талантом, с Флоренцией у неё была любовь с первого взгляда, а сейчас она сидит в каморке у выхода из конюшни и читает книжку. У неё с собой их даже две, чтобы на подольше хватило. Бояться нечего, в её присутствии в конюшню не войдёт никакой враг.

Я тоже успокоилась.

— И сколько стволов вы у них забрали?

— По правде говоря, три.

Я решила думать методично. Я знала, что под председателем попечительского совета нашли пулю, которая прошила ему руку навылет. Из покойного кассира тоже вынули вещественное доказательство. Теперь появились определённые возможности.

— И у кого эти стволы?

— Весек с Йонтеком взяли по одному, а третий у меня. Замечек не взял, на хрена он мне, говорит.

— Очень разумно. Вы должны их отдать. Разумеется, показания дать придётся, но я полагаю, никакого шума не будет. Я тебе скажу правду, чтобы ты каких-нибудь глупостей не натворил: эти пистолеты кое в чем провинились, так что нужно сравнить пули. Скажи Сарновскому и Вишняку. Погодите минутку, я сейчас позвоню.

После телефонного совещания с Янушем я уточнила распоряжения. Завтра после тренировки с ними увидятся нужные люди, потому что сейчас жокеев трудно было бы найти. У них свободное время, поэтому разыскивать их сейчас значило бы натворить много лишнего шума. Зигмусь может хоть на голову встать, но должен сообщить им по телефону или как угодно, чтобы трофейное оружие они принесли. Пусть звонит им хоть в полночь, хоть в пять утра. Возможно, удастся все устроить на месте, но может статься, что придётся ехать в участок. Однако все будет сделано тихо и без вреда для здоровья… Фамилии этих русских тоже надо сообщить.

— Да их вообще-то несложно будет найти, — с лёгким колебанием сказал Зигмусь. — Мне кажется, что они все-таки перебрались через улицу и пошли в «скорую», а там ведь все фамилии записывают…

— А что вы им такого сделали?

— Да ничего особенного. Но у двоих что-то с рукой.., ну, наверняка сказать не могу, но, по-моему, перелом… У одного — это точно — с рёбрами плохо, к тому же нос расквашен, он только пастью и дышал. А остальные как вдвое сложились, так и не могли разогнуться, вот и пошли в дугу согнутые…

— Ну и здорово же вы им накидали! Русские — народ крепкий.

— Да мы с разбегу как-то остановиться не могли, — оправдывался Зигмусь.

— Ну хорошо, а дальше? — спросила Моника.

— Не знаю. Погодите-ка, посчитаем: один в больнице, пятеро побитых. У меня получается, что в рабочем состоянии осталось только двое. Ломжинская мафия имеет шанс вернуть себе положение в обществе.

— Что? — изумлённо ахнул Зигмусь. — Вы что такое говорите?!

— Ломжинская мафия.., а что? Я слышала, что эти русские её немного придушили?

— Какое там! Вы что, шутки шутите? Они же в сговоре! Ломжаки аж визжат от радости, что русские за них всю чёрную работу делают! Ломжинские себе правят, а русские запугивают. Много эти русские знают о наших лошадях и наших людях!

— Положим, в лошадях-то и ломжаки разбираются как свинья в апельсинах, — ехидно заметила я.

— В отношении лошадей они, безусловно, идиоты, но в людях разобрались. Много бы эти русские без них сделали! Русские им долю отдают, как положено, а ломжаки тихо сидят, будто их тоже припугнули. Как же! А вы что думаете, эта русская мафия так бы у нас тут процветала, если бы её не холили, не лелеяли? В МИДе сидят какие-то сволочи, берут дикие взятки, вот и все дела! Я в этом не шибко разбираюсь, но ведь я не глухой, слышу, что люди говорят! И не слепой тоже!

Моника горестно застонала, поднялась из-за стола, зажгла газ под чайником, а потом открыла верхние дверцы старинного буфета.

— Вот теперь я понимаю, почему люди становятся алкоголиками, — сказала она мрачно. — Я только вино пью, да и то редко, но сейчас явственно чувствую, что просто обязана выпить коньяку. Говорят, это расслабляет. Тут есть какой-то коньяк. Зигмусь, открути голову этой бутылке. Страшные вещи! Я-то думала, что все как-то успокоилось, а оказалось, что стало ещё хуже.

— Русская мафия — это временное несчастье, — утешила я её. — Это побочный эффект смены государственного строя, но ничто не длится вечно. В конце концов они нападут пару раз на этих благородных кретинов с добрым сердцем, которые впускают их без проверки виз и приглашений и протестуют против выдворения «иностранных гостей» из страны. Может, это ускорит развязку.

Зигмусь без особого труда управился с пробкой. Политикой и историей он заниматься не собирался.

— То есть что, надо все рассказать в полиции без утайки и вранья?

— Да-да, все как положено, без малейшего вранья. Не болтай об этом, но наша полиция тоже пришла к выводу, что надо применить нетипичные методы. Людьми особо рисковать не следует, но мафию окоротить не мешало бы…

* * *

Лошади пошли на тренировку, люди вместе с ними, и конюшни опустели. Ворота не были заперты, только вдвинуты засовы, поскольку неизвестно было, кто, когда и каким путём приедет с тренировки. Конюх Двуйницкого, который шёл с круга к зданию конюшен, краем глаза заметил какого-то конмальчика, скорее всего Вонгровской, пробегающего у входа. Конюху показалось, что мальчик вроде как выглянул посмотреть на лошадей на тренировке, а потом вернулся обратно, потому он и решил, что это мальчик Вонгровской. Он выбросил мальчика из головы и занялся своими делами.

Мальчишка подождал, пока конюх Двуйницкого скрылся из виду, огляделся по сторонам и дёрнул засов. Дверь легко открылась. Он скользнул внутрь, и если бы кто-нибудь посмотрел в лицо пареньку, то увидел бы на нем квинтэссенцию страха.

Не закрывая за собой дверей, дико перепуганный парень пошёл вдоль денников, читая клички лошадей. В руке у него был пластиковый пакет. Он дошёл до денника Флоренции. Он был открыт. Мальчишка ещё раз огляделся и на цыпочках вошёл. Почему на цыпочках, он и сам не знал, ведь кругом никого не было, никто не мог ни увидеть, ни услышать его. Он пробыл в стойле секунд десять, а когда выбежал, пластиковый пакет был пуст. Парнишка смял пакет и сунул за пазуху. Потом осторожно выглянул за ворота. Поблизости по-прежнему все было тихо и спокойно. Парень выскочил наружу, закрыл за собой ворота и задвинул засов. Руки у него тряслись. Уже без оглядки он понёсся вдоль стены здания, как вспугнутый заяц, и замедлил шаги только метров через двадцать. Он был рядом с огороженным лужком, на котором пасся всего один конь. Тут же сидел на траве у столбика какой-то тип в огромных тёмных очках, заслоняющих пол-лица. На носу у типа был прилеплен лист лопуха.