Две тысячи лет до нашей эры. Эпоха Троянской войны и Исхода, Хаммурапи и Авраама, Тутанхамона и Рамзеса - Джеффри Бибб

Нечто подобное произошло и с аморитами. На юге Месопотамии они осели среди населения, говорившего на семитском, эламитском и шумерском языках: на севере Месопотамии и в Сирии – среди семитов и «азиатов». В ходе двенадцати поколений они, вероятнее всего, полностью утратили расовую чистоту, которой когда-то обладали. Если бы было возможно разобраться в сложных расовых истоках типичной хурритской и типичной аморитской армии, которые частенько стояли друг против друга на берегах северного Евфрата, полагаю, обе армии оказались бы в основном «азиатского» происхождения и внешне ничем не отличались.

Однако по этой причине они не стали сражаться друг с другом менее упорно. Они считали себя аморитами и хурритами, а колесничие севера, несмотря на своих «азиатских» матерей и бабок, были уверены, что являются совершенно другой расой, схожей с людьми боевых топоров за Рейном и с ариями за Индом.

Люди культуры боевых топоров за Рейном к этому времени были не более чистокровными «индоевропейцами», чем правители хурритов. На всей территории Европы устоялось пять основных образов жизни, и на повестке дня постоянно стояли вопросы объединения и распада. С точки зрения археологии картина вполне ясна, но отсутствие письменных документов создает ментальную преграду, не позволяющую перевести археологические находки в историю. Люди, перешедшие Альпы по пути из Центральной Германии в Швейцарию, были ничуть не менее реальными, чем те, что перешли Загрос по пути из Луристана в Месопотамию. Но мы знаем, что последние называли себя касситами, и потому они сразу представляются нам народом. А вот первых нам приходится называть саксо-тюрингцами, и они упорно остаются для нас «культурой», а не людьми, а об их лидере мы вообще ничего не можем сказать. Да, мы ничего о нем не знаем, но мы и о Гандаше ничего не знаем, кроме имени, да и то случайно. А если у человека есть имя, он сразу становится в нашем представлении человеком, личностью.

Из пяти образов жизни, о которых мы упомянули, три существовали задолго до начала рассматриваемого нами тысячелетия.

Первыми были древнейшие охотники, «аборигены» Европейского континента, кочевники-охотники, следовавшие за сезонными миграциями дичи, либо рыболовные общины, селившиеся вдоль лососевых рек или в защищенных эстуариях и фьордах побережья.

Вторыми мы упомянули лесных жителей, поселенцев и колонистов, издавна селившихся на не слишком сильно заросших лесом равнинах и невысоких холмах, но относительно немногочисленных (возможно, их было не намного больше, чем «аборигенов») и не державшихся за свою землю. Они постоянно двигались, очищая каменным топором и огнем новые участки для посева (это происходило не менее одного раза за жизнь поколения). Эти люди целиком зависели от собранного урожая ячменя и проса, в меньшей степени от скота – эдакие разношерстные фермеры, маргинальные землепашцы.

Третьими были строители коридорных гробниц, селившиеся вдоль побережья, люди, никогда не забывавшие о тепле и цивилизации Восточного Средиземноморья, но лишь время от времени ведущие торговлю вдоль побережья, чтобы поддерживать связи. Они были торговыми агентами, фермерами и миссионерами, и их уровень жизни был не выше, чем у людей, среди которых они селились.

Эти три образа жизни влияли друг на друга с древнейших времен – в одних районах этот срок исчислялся несколькими столетиями, в других – тысячелетиями. Но в начале второго тысячелетия до н. э. их жизнь усложнилась благодаря появлению двух новых народов. Мы встречались с ними. Во-первых, это люди культуры боевых топоров с юга России – скотоводы, колесничие, вероятно незнакомые с обработкой земли, выращиванием зерна и вообще с оседлой жизнью. Во-вторых, это люди культуры колоколовидных кубков, расселившиеся из Испании по всей Западной и Центральной Европе небольшими группами торговцев бронзовыми изделиями, пастухами, изыскателями, кузнецами.

К 1650 г. до н. э. представители двух последних групп уже не были новичками. Даже на дальних границах региона их расселения сменилось два или три поколения, и охотно или нет, но местное население к ним привыкло. В Восточной и Центральной Европе говорящие на индоевропейском языке люди культуры боевых топоров довольно быстро достигли такого же положения, как на нагорьях Среднего Востока. Более дюжины «наций» можно различить на территории, тянущейся от Греции через Балканы и Германию в Скандинавию. (Археологи, конечно, предпочитают именовать их «культурами», но одно собрание артефактов, достаточно отличное от другого, чтобы заслужить название «культура», должно предполагать разную политическую организацию.) И везде обнаруживается – может быть, с одним исключением – смешение дунайских артефактов ранних жителей с артефактами людей боевых топоров, причем последние доминируют. И без письменных документов понятно, что люди, говорившие на индоевропейском языке, стали здесь своего рода военной аристократией.

Не знаем мы только, как это произошло. В Индии в это время говорящие на индоевропейском языке арии планировали завоевание городской цивилизации долины Инда, и в ведической литературе сохранилось то, что можно назвать победными гимнами завоевателей. Они показывают, что индоевропейцы не имели никаких сомнений относительно завоевания и порабощения местного населения. Но в Европе нет никаких свидетельств – как разбросанных по улицам Мохенджо-Даро скелетов – сражений и неожиданной смерти. Возможно, могущество захватчиков сделало сопротивление бесполезным или воинов приветствовали как союзников и наемников, которые потом мирно узурпировали власть. Волшебная сказка о принце, который появился издалека, совершил великие и славные подвиги и получил в награду руку принцессы и полцарства в придачу, до странности широко распространена в Центральной и Южной Европе. Она вполне может быть датирована этим периодом и указывать нам, как все могло происходить в действительности. Тем более при наличии свидетельств того, что трон в обществах, пришедших из Средиземноморья, мог наследоваться по женской линии, переходя не от отца к сыну, а от отца к мужу дочери. И это был очень удобный порядок для жадных до земли и привыкших к наследованию по мужской линии воинов, пришедших издалека.

Каким бы ни был процесс, результат оказался одинаковым. Все народы, населявшие восточную половину Европы триста пятьдесят лет назад, все еще были здесь – рыбаки-фермеры Греции под прямым критским влиянием, фермеры-изыскатели Балкан, ушедшие в горы со своих насиженных мест в Малой Азии для поиска и добычи меди и олова. Также речь идет о подсечно-огневых земледельцах долины Дуная и Великой европейской равнины и строителях коридорных гробниц Дании и Южной Швеции. Но они все без исключения предстают в археологических отчетах занимающимися больше, чем раньше, скотоводством и охотой, более воинственными. Также усиливается неравенство и возникает глубокая пропасть между аристократией и простым людом. И везде аристократы теперь носят типичное оружие индоевропейцев – длинные, прямые кинжалы (длиной почти с колющий меч), боевые топоры и копья. И везде появляются лошади, хотя на севере пока редко. Мы можем вообразить Европу к востоку от Рейна скоплением маленьких княжеств, часто воюющих друг с другом, иногда объединенных в крупный союз. Все принцы говорят на одном языке, постепенно проникающем в среду подданных.