Незабудка - Элизабет Лоуэлл

— Ты действительно мечтал обо мне, Рафаэль? — спросила Алана, музыка и чувства сделали ее голос таким же красивым, как и глаза.

— Да, — тихо ответил он. — Это единственное, что помогло мне сохранить здравомыслие в этом аду.

В голосе Рафа Алана уловила искренность и боль. Она внимательно посмотрела на него.

— Что произошло? — спросила она.

Раф колебался.

— Не очень приятная история. Я не уверен, что тебе захочется узнать об этом.

— Если ты можешь воздержаться и не рассказывать мне, я могу воздержаться и не слушать.

Раф все еще колебался. Алана взяла его за руку, слегка сжала ее пальцами и повела Рафа за собой вдоль берега озера.

— Не переживай, — успокаивала она. — Мы позавтракаем, а затем погреемся на солнышке и будем считать листья на осинах. Помнишь?

Глаза Рафа посветлели. Легкая улыбка тронула его губы.

— Я помню, — подтвердил он. — Первый, кто моргнет, должен начинать все сначала.

— Предварительно уплатив штраф.

— Конечно, — охрипшим голосом произнес он. — Эту часть игры я помню очень хорошо.

Искоса взглянув в сверкающие янтарные глаза Рафа, Алана поняла, что он действительно ничего не забыл. Поднося к губам ее руку, он слегка сжал пальцы, ласково пощекотав усами чувствительные подушечки. Затем нежно захватил зубами мягкую кожу у основания большого пальца.

— За что это? — спросила Алана, затаив дыхание.

— Я моргнул, — сознался Раф. — Разве ты не заметила?

— Нет. Я, видно, сама моргнула в это время.

— Ты задолжала мне.

— Но ведь мы даже не начали считать листья, — пыталась возразить Алана.

— Если ты хочешь возложить на меня соблюдение всех технических тонкостей, боюсь, мы сможем открыть счет лишь после завтрака.

Алана, улыбаясь, вела его к лощине, где они оставили свои рюкзаки. Пока Раф собирал рыболовные принадлежности, брошенные в спешке, едва он услышал крики Аланы, она вытаскивала из сумки бутерброды и фрукты.

Они завтракали не торопясь, давая возможность солнечным лучам и тишине уничтожить остатки ночных кошмаров. Когда Раф закончил есть, он вытянулся на спине, подложив руки под голову. Рубашка вылезла из-под пояса, обнажив узкую полоску кожи темно-медового оттенка. Из-под низко спущенных джинсов выглядывала тонкая линия темно-каштановых волос, казавшихся почти черными. Там, где рубашка все еще прикрывала тело, она напоминала тень: гладкая, скользящая, повторяющая все его движения, из настолько мягкого хлопка, что на ощупь показался Алане нежнее бархата, когда она около озера обнимала Рафа.

— Семь тысяч шестьсот девяносто два, — произнес Раф.

— Что?

— Семь тысяч шестьсот девяносто два.

— Ты не мог пересчитать такое количество листьев, ни разу не моргнув, — возмутилась Алана.

Раф улыбнулся. Последние несколько минут он больше смотрел на Алану, чем на осиновые листочки, но она не замечала его взгляда, поскольку внимательно рассматривала каждый кусочек его тела, не обращая внимания на глаза.

Ее улыбка свидетельствовала о том, что она одобряет увиденное.

— А если я назову две тысячи, ты поверишь? — невинно спросил Раф.

Алана так энергично покачала головой, что шелковистые темные волосы разлетелись в стороны.

— А двести? — торговался Раф.

— Нет.

— Пятьдесят?

— Ладно…

— Решено, — спокойно подытожил Раф. — Уже пять — ноль.

— Да, но когда наступит моя очередь?

— Ты думаешь, это что-нибудь изменит?

Алана вздохнула и пристально посмотрела на осины, но единственное, что она видела перед собой, был образ Рафа, проникший и в разум, и в саму душу. Она моргнула, чтобы избавиться от видения, затем громко охнула, осознав, что единственное движение век стоило ей выигрыша.

— Пятнадцать, — с отвращением произнесла она. Раф улыбнулся и снова обратил взор на осиновые листочки, колышущиеся на ветру. Когда пальцы Аланы коснулись его щеки, он на секунду прервал счет, затем возобновил его. Стоило ее пальцам скользнуть вверх по руке, он замедлил счет. Но вот кончики пальцев нащупали упругие вены, синеющие под кожей, и медленно заскользили вверх и вниз по чувствительной внутренней стороне его руки, и Раф полностью прекратил счет.

— Ты мошенничаешь, мой цветочек, — хриплым голосом проговорил он.

— Я наконец вспомнила.

— Что ты вспомнила?

— Как мне удавалось победить в этой игре.

— Забавно, — усмехнулся Раф. — Я помню, что выигрывали оба. Каждый раз.

— Я хочу… — Голос Аланы дрогнул. — Хочу, чтобы это повторилось. Я не хочу, чтобы ты исчез, как в прошлый раз.

Она шумно вздохнула, затем задала вопрос, который тысячу раз задавала себе с тех пор, как узнала, что Раф жив.

— Что случилось, Раф? Чем я заслужила твое молчание?

Он не отвечал слишком долго, и Алана испугалась, что он вообще откажется отвечать.

— Ты имеешь в виду письмо, которое я тебе вернул? — наконец спросил он.

— Да, и не только это. Почему ты позволил мне поверить, что ты погиб? Другие знали, что ты жив, не знала только я. Я выяснила это лишь год назад.

— Я думал, ты счастлива, в браке.

Алана внимательно изучала выражение лица Рафа, глаза ее потемнели, вспомнив огромную боль и незначительные крохи счастья.

— Как ты мог в это поверить? — воскликнула она. — Я любила тебя. И думала, что ты любишь меня.

— Я любил.

— И как ты мог поверить в мою любовь к Джеку? — Губы Рафа вытянулись в зловещую линию.

— Это часто происходит с солдатами. Синдром «Милого Джона». Один уходит на войну, а другой остается, чтобы утешить оставшуюся в одиночестве девушку.

— Я не из таких, — прошептала Алана. — Я вышла замуж за Джека лишь потому, что пение — единственное, что мне оставалось после известия о твоей смерти. Это был деловой союз.

— Алана…

— Он ни разу не коснулся меня. — Она говорила глядя мимо Рафа. — Я бы ему не позволила. Я бы не вынесла ничьих прикосновений, кроме твоих.

Раф закрыл глаза. Когда опять открыл их, его взгляд был твердым, сосредоточенным на прошлом, на том прошлом, которое чуть не уничтожило его.

— Я не знал, — произнес он. — Единственное, что мне было известно, это то, что через шесть недель после моей «смерти» женщина, которая однажды призналась мне в любви, стала половиной «прекрасной провинциальной пары». Куда бы я ни повернулся, всюду видел дуэт Джек-и-Джилли, чудесных американских влюбленных, поющих друг другу песни, песни любви, настолько прекрасные, что они заставляют плакать Разбитую Гору.