Свидание под дождем - Татьяна Тронина

– Да-да, поговори с Глебом! – горячо поддержала Нина. – Но только не торопись, не торопись пока с радикальными решениями!

Зоя покинула дом сестры. Недовольная, несчастная, не понимающая, что ей надо делать.

Никакой радости от своей беременности Зоя не испытывала. Наоборот, присутствовал лишь страх. Хоть и говорят, что беременность – это не болезнь, но Зоя понимала, насколько она зависима как балерина от своей физической формы. Аборт – нехорошо, но эта жертва ради искусства. Многие известные танцовщицы сознательно отказались от материнства, полностью посвятив себя сцене… Ну да. И потом, есть еще второй вариант – можно дотянуть до пенсии (а у балетных она наступает рано, еще сорока не исполнится) и вот тогда подумать о детях… «Хотя, если честно, детей я не хочу в принципе, – подумала Зоя. – Ни сейчас, ни потом. Вот не хочу, и все тут, не лежит душа. Да, грех совершу, если сейчас избавлюсь от своей беременности, но растить нелюбимого, ненужного ребенка еще больший грех!»

Девушка достала мобильный телефон, набрала номер своего возлюбленного:

– Алло, Глеб? Ты где, на «Комбинате»? Я сейчас подъеду.

– Зойка! – ликующе воскликнул тот. – Ну наконец-то… Ужасно по тебе соскучился. Я так рад за тебя! Уже в курсе, что тебя готовы принять в труппу «Российского», моими стараниями…

– Ты скромностью не страдаешь… – засмеялась Зоя. – Шучу. Спасибо тебе, милый, за помощь.

– Ну теперь-то ты, надеюсь, согласишься выступать у меня в галерее? Открытие послезавтра, между прочим.

– Сейчас приеду, все обсудим, – устало, ласково произнесла Зоя.

Пока она ехала к Глебу, то все время прислушивалась к себе, к своим ощущениям. Как ни странно, но почему-то ничего не болело, ни одна мышца. Этим утром словно отпустило после многолетних мучений. И дурнота куда-то исчезла. Возможно, ее приступы случаются только по утрам?

Но в любом случае все это, даже положительные перемены в самочувствии, – однозначно не нравилось Зое. Она привыкла контролировать себя, режим сна и отдыха, прием пищи, привыкла даже к неотступной боли, а тут происходит непонятно что… Как будто девушка больше себе не принадлежит, а некая сила (или чужая воля?) владеет ею.

…На «Комбинате», в том корпусе, где намеревались открыть галерею, полным ходом шли еще какие-то работы. Визжала у входа циркулярная пила, внутри бегали рабочие, что-то сколачивали.

Зоя заглянула в кабинет к Глебу.

– Привет! – сказала она. – А что тут творится? Я думала, все уже готово к открытию…

– Устанавливаем еще один павильон, для второй кассы, и гардероб монтируем. В соседнем помещении собираемся открыть уголок творчества для детей (ведь сюда, возможно, будут целыми семьями приходить), часа черед два привезут автоматы по продаже газировки и прочей ерунды… Ох, голова кругом. С телевидением еще не определились, к какому часу они приедут, одни нервы, то ли к четырем, то ли к пяти…

Глеб рассказывал, а Зоя внимательно его слушала. И не слышала. Она думала о том, как Глеб отнесется к тому, что она ждет ребенка. Интересно, он обрадуется или разозлится? Или тоже растеряется, как и она? Ведь у него сейчас голова совсем другим занята…

Может, стоит отложить эту новость о ребенке на потом? Два-три дня роли не сыграют.

– …я предлагаю тебе подъехать к шести в день открытия. Приедешь, подготовишься – тут для тебя устроили небольшую гримерную…

– Минутку, погоди. О чем ты? – наконец очнулась Зоя.

– Я предлагаю тебе подъехать к шести, – принялся методично растолковывать Глеб. – У тебя – небольшой танец, сколько он длится?.. Несколько минут. Телевизионщики к этому времени уже точно появятся. Ты станцуешь, они снимут, потом интервью со зрителями, медийными персонами, я тут еще одного искусствоведа пригласил, специалиста по французской живописи, он небольшую лекцию прочтет, ее тоже запишут.

– Меня еще для телевидения будут снимать?!

– Но ты же в специальной маске будешь, скрывающей лицо!

– Глеб, я не могу так рисковать. Одной рукой ты мне помогаешь, другой губишь, – вздохнула Зоя.

– Никто же не узнает, что это ты! И потом, я же тебе заплачу́, не просто же так я собираюсь эксплуатировать тебя…

– Деньги меня не интересуют.

– Ой, вот не надо про это… Я, конечно, понимаю, что для тебя главное – высокое искусство, прочее бла-бла-бла, но ты же живой человек, ты не воздухом питаешься, тебе тоже нужны деньги – для того чтобы коммунальные услуги хотя бы оплатить! Одежда тебе нужна? А с таксистами как ты расплачиваться собираешься, которые ночью тебя до дома подвозят, воздушными поцелуями?..

– Я неправильно выразилась. Деньги меня интересуют, да, – неохотно призналась Зоя. – Но я не собираюсь рисковать ради них своей карьерой. Ты думаешь, если на балерину нацепить маску, то ее никто не узнает? Ничего подобного. Опытный специалист сразу определит, кто именно перед ним – по характерным движениям, свойственным только одному танцору. Танец – это как почерк, он индивидуален. К тому же человека можно узнать по внешним пропорциям, форме рук, ног, головы…

– У тебя паранойя на этой почве, Зоя. Ладно, если тебя вдруг кто-то узнает и сообщит твоему начальству в «Российском балете», я еще раз переговорю с Мальтизеном, он защитит тебя.

– Мальтизен не станет меня защищать. Ты преувеличиваешь его значимость в театре. Скорее он меня сразу сдаст, поскольку сам боится за свою карьеру. Он окажется не в восторге от того, что его протеже связалась с шоу-бизнесом… И на тебя он тоже разозлится, что ты его в невыгодном свете перед начальством выставил, – устало произнесла Зоя. – Ты, Глеб, совершенно не понимаешь, что такое серьезный балет. Да, если бы я работала в прежнем театре, я бы могла решиться на подобную подработку, но не сейчас… Я тебе в стотысячный раз говорю: найди начинающую танцовщицу из кордебалета, из самого обычного театра – и привалит тебе счастье. Зрителю на твоем шоу будет абсолютно все равно, кто перед ним танцует умирающего лебедя – прима или начинающая. Истинных знатоков искусства так мало… – закончила она свою речь.

Зое было немного неловко перед Глебом. Ну как же, он, наверное, считает ее неблагодарной… Хотя девушка с самого начала предупреждала его, что вряд ли станет танцевать на подмостках его галереи, в паузах между показом «оживших картин».

Глеб молчал, слегка крутясь из стороны в сторону на своем вращающемся кресле. Зоя тоже сидела молча перед ним, опустив глаза.

– Я думал, ты меня поддержишь, – наконец с коротким смешком произнес он.

– Я тоже думала, что ты меня поймешь, – ответила она.

– Я столько для тебя сделал…

– Я тебе очень благодарна.

– Я думал, ты можешь стать мне настоящей соратницей.

– Я думала, ты не станешь на меня давить, – мрачно возразила Зоя.

– Ты непробиваемая.

– Ты непробиваемый.