Венецианский эликсир - Мишель Ловрик

Потому я выбрала его после того, как подслушала один разговор моего номинального патрона Массимо Тоси, который распевал ему дифирамбы. Он даже хвалил его имя. Ибо кому оно может не понравиться? Валентин Грейтрейкс. Приятно звучит.

Должна признаться, что он мне понравился. Меня к нему даже влекло. Исключительный случай. Когда я увидела его впервые, на спектакле, он был одет так, словно хотел угодить моим изысканным вкусам и чрезвычайной слабости к хорошей одежде. Его дорогое пальто было сшито на заказ и подогнано по фигуре чертовски хорошо. Двубортный пиджак отвечал последней моде, как и шляпа. Также на нем была простая полотняная рубашка с чистым батистовым воротничком. Черная лента была повязана идеальным узлом. Брюки прекрасно облегали стройные ноги, а чулки крепились к брюкам серебряными застежками. У меня перехватило дыхание, когда я заметила, что на его башмаках красуются пряжки Артуа из шеффилдского серебра. Я слышала о подобных, но никогда не видела.

Я решила, что он должен доставить мне удовольствие. Он был моей избранной судьбой. Несмотря на это, к нему пришлось приспосабливаться. Привыкнув к обходительности европейских дворов, я была удивлена резким напором обольщения. Хотя в те времена Англия была известна грубостью своих жителей. Мне не следовало ожидать, что меня здесь будут долго обхаживать. Таким образом, я предположила, что затея с Массимо Тоси, который расхвалил его мне, была пределом того, чего можно было ожидать в этой варварской стране.

В отличие от него, я подготовилась достаточно тщательно, как физически, так и внутренне. Я была довольна и не уставала повторять себе, что мне на самом деле нравится этот мужчина.

Я была уверена в себе. Когда я атаковала сердце мужчины, ему следовало собрать все силы, чтобы защитить его. Я очень редко терпела поражение. Но сейчас все было иначе. От этой авантюры зависела моя жизнь, это не было очередным заданием на несколько месяцев.

Я вспомнила свои самые удачные уловки, оделась как можно лучше. Пусть говорит он, я должна в основном молчать. Это был первый трюк, которому я научилась у старых актрис. Однако я буду наклоняться как можно чаще, чтобы он чувствовал приятный запах моего дыхания. Чтобы он осмелел, я должна вести себя скромно. В первый наш совместный вечер я решила закатить такой пир, который должен был разбудить в нем животную похоть.

Я пустила по театру слух, что мне нужен лучший французский повар в Лондоне на продолжительный срок службы. Через какое-то время ко мне в грим-уборную вошли два или три согбенных карлика, служивших благородным господам поварами. Их вкус и навыки, увы, уже были разрушены местной кухней. Я попробовала то, что они принесли мне в грязных корзинах, накрытых тряпками, и меня охватило отчаяние. Они не смогли ответить на мои вопросы относительно некоторых блюд, и я их отпустила.

Наконец ко мне пришел подтянутый француз, который тут же перебил меня:

— То есть вы хотите, чтобы мужчина ел так, что ему нужно было бы спускать? Почему же вы сразу не сказали?

При слове «спускать» он сделал недвусмысленное движение бедрами, потому я больше не сомневалась, что нашла нужного человека. Я передала ему все деньги, которые были у меня в кошельке. Его глаза расширились от удивления. Тот факт, что я должна была потратить их совершенно на другого любовника, политика, который интересовал моих хозяев, доставлял мне удовольствие. Притом я сообщила, что это репетиция, потому Маззиолини ничего об этом не знал.

Несомненно, он видел, как я уехала под ручку с Валентином, но к тому времени уже не мог помешать мне. Впервые я смогла удивить его. Я была очень довольна.

В ту ночь я накормила Валентина Грейтрейкса анчоусами, артишоками и спаржей, которые продавались в Лондоне по баснословным ценам. Однако эти продукты славились тем, что вызывали приток крови к гениталиям. Рыбное блюдо состояло из усачей, которые усиливали мужскую силу, и французских угрей. Вместо воды я дала ему настойку кубебы, мускат с толчеными желудями. Почки подавались со сливками. Вместе с десертами, обильно посыпанными засахаренным имбирем, я подливала Валентину «ангельской воды», сделанной из эссенции апельсиновых цветов, розы и мирта, смешанной с мускусным спиртом и щепоткой серой амбры. И, наконец, он выпил стакан бренди, смешанного с яичным желтком.

Я вставала со стула несколько раз, якобы желая убрать пустые тарелки и принести новые блюда. На самом деле я хотела походить возле него, чтобы он мог хорошо разглядеть меня со всех сторон. Потом я снова садилась и ерзала на стуле, словно кошка, неожиданно пораженная весенним зовом плоти.

Между тем у него так сильно дрожали руки, что он расплескал соус на дамастовую скатерть, за аренду которой я заплатила уйму денег. Когда он в третий раз пролил на нее какой-то напиток, я потеряла всякую надежду и уже смотрела на скатерть как на свою собственность, ибо теперь мне наверняка пришлось бы заплатить ее полную стоимость.

Тогда я начала петь для него. Чтобы успокоить нервы и напомнить себе, зачем я все это затеяла, я выбрала небольшой циничный рефрен из одной венецианской пьесы. Но я исполняла его так, словно это была нежнейшая любовная песнь, не отрывая томного взгляда от его лица. Он купился, практически не понимая, о чем я пою.

Ведь говорят,

страшись любви,

что растапливает сердце

в озера страсти.

Ведь говорят,

страшись любви.

Ведь говорят,

любовь убивает

со временем.

Ведь говорят,

страшись любви.

Но не нашей, конечно.

Не с нами. Конечно.

Глупец.

Он распереживался, и это было так мило. Я сама ощутила определенное нервное возбуждение. Что-то должно было произойти, что-то иное. Мне казалось, что он тоже, как и я, хотел не животного совокупления, а чего-то более утонченного. Это должно было произойти, несомненно, ведь в противном случае весь вечер пошел бы насмарку. Но это была не единственная цель. Мне казалось, что наша связь должна породить некие более глубокие чувства.

Я заметила, что его глаза блестят от слез, и знаками спросила, почему он плачет. Он так же, знаками, ответил, что моя песня показалась ему очень грустной. Я улыбнулась, желая ободрить его. Я тоже чувствовала грусть, которая, как мне казалось, появилась из-за того, что выпила лишнего.

— Я не понимаю. Ты, кажется, обладаешь властью над моими глазами. Ты приказала им плакать, и они зарыдали, — сказал он.

Мне так это понравилось, что я пропела тот же рефрен еще раз, но теперь слова песни казались мне отвратительными. Жаль, что я не выбрала более нежную песню. Этот Валентин Грейтрейкс заслуживал лучшего. Он был достоин доброты. Мне понравилась эта мысль. На его лице отразилось влечение, и мне это понравилось. Я была довольна, но не так, как обычно, ведь в моей работе такое выражение лица любовника означало, что вскоре я смогу выудить из него ценную информацию. Мне нравился его энтузиазм, поскольку, как ни странно, он перекликался с моими чувствами.