Йога дважды рожденных - Евгений Слогодский

И как раз в те времена, будучи двенадцатилетним подростком, я как-то вышел уже из закрывающегося на ночь магазина с мороженым в руках и с подобными мыслями о мироздании в голове. В наступающей темноте я ел свое мороженое и смотрел на звезды. Напротив меня располагалась пятая зона, где зэки перекрикивались с какими-то людьми по нашу сторону забора, то есть теми, кто был на свободе и кто тут под этим забором как-то внезапно очутился, будто рой тараканов, вытряхнутых из старой кошелки с остатками еды. И эти люди перекидывали на зону через забор примотанные к электродам наркотики, водку в банках из-под проявителя или в резиновых грелках, еще там что-то. Из зоны к ним летели привязанные к камням и тем же электродам деньги, малявы разные, самодельные кнопари и другие всякие безделушки кустарного производства. Называлось это мероприятие перекидом.

Ну вот, значит, шли эти перекиды, перекрикивались зэки, было лето, у магазина бабки бойко торговали всякой там малиной, горохом, семечками жареными. Помню, стакан малины стоил двадцать копеек, стакан гороха – десять копеек, семечек – пять. Спички и сигареты тоже продавали – потому что магазин закрылся. Тут же кто-то кого-то крыл матом, кто-то кому-то в кустах уже юбку задирал, алкаши, с обезображенными от непросыхающей пьянки лицами, кучковались – допивали недопитое. И сам воздух здесь был настоян на сивушных ароматах вперемешку с запахами жареных семечек. В общем, все шло своим чередом, как и положено на рабочей окраине города, где я имел несчастье проживать.

И вот в какой-то момент ощущение собственной личности перестало для меня узко ограничиваться собственным телом, но стало обнимать окружающее пространство. Машины и люди на далеких от этого места улицах, казалось, тихо двигались по моей собственной отдаленной периферии. Корни растений и деревьев виднелись сквозь затуманенную прозрачность почвы, и я различал, как внутри их течет сок, видел, как у шатающихся вокруг местных шлюшек и пьяниц сочится по тысячам сосудов и сосудиков их кровь, как бьются отравленные алкоголем их сердца.

Все окрестности раскрывались передо мной; мое обычное плоскостное зрение сменилось на объемное и воспринимало все одновременно. Затылком я видел людей, гуляющих за много километров отсюда в центре города по сияющей неоном площади Ленина, видел плывущие по Оби теплоходы, взлетающие в звездное небо в бесконечно далеком аэропорту Толмачево самолеты. При этом я одновременно видел в сгущающихся сумерках и неторопливо бредущую в мою сторону какую-то рыжую собаку. Когда она дошла до закрытых дверей магазина, я видел эту собаку своими глазами как обычно, когда же она зашла за угол здания, я все еще ясно продолжал видеть ее сквозь толщу стен.

Все предметы, находившиеся в поле панорамного видения, мерцали и вибрировали, как быстро движущиеся кадры кинофильма. Мое тело, двор дома, деревья и лунное сияние вдруг неистово затрепетали, пока все не расплылось в светящееся море, в точности так, как кристаллы сахара, брошенные в стакан чая, растворяются при размешивании. Объединяющий свет перемешался с формами материализаций, эти метаморфозы открывали мне законы причин и следствий в творении.

Океан неведомого хлынул в мою мятущуюся душу. Усиливающееся панорамное зрение начало охватывать города, континенты, Землю, Солнечную и звездные системы, тонкие туманности и плывущие вселенные. Весь космос, мягко сияющий, как город, видимый ночью издалека, мерцал в бесконечности моего существа. Ослепительный свет за резко очерченными контурами земного шара несколько ослаблялся у самых дальних краев, где виднелось мягкое, неуменьшающееся сияние. Оно было неописуемо тонким, а планетарные картины были образованы из более плотного света.

Величественное распространение лучей, изливающихся из вечности, разгораясь в галактики, видоизменялось невыразимыми аурами. Снова и снова я видел, как созидающие сияния уплотняются в созвездия, а затем растворяются в полосы прозрачного пламени. Миллиарды миров переходили в прозрачное сияние, а затем огонь заливал небесные сферы. Состояния эти ритмично чередовались. В этот момент я не чувствовал самого себя – ни своих рук, ни глаз, ни тела. Мне казалось, что я растворился во всем этом.

В какой-то момент этого божественного состояния мое дыхание внезапно возвратилось в легкие. С почти невыразимым разочарованием я понял, что бесконечность и необъятность утрачены. Я снова оказался ограничен формой собственного тела, трудно приспосабливаемого к духу. Мне казалось, что я, словно заблудшее дитя, убежал из дома, из макрокосма, и заключил себя снова в жалком микрокосме.

Евгений замолчал. Я видел, как его глаза затуманились, и понял, что сейчас его здесь нет. Нет, не физически – он исчез с этого места на некоем духовном уровне. Я притронулся к его руке:

– Ты считаешь, что это и было пробуждением?

Евгений посмотрел на меня так, как смотрят из окна подходящего к перрону поезда на первого встреченного на платформе незнакомого человека:

– Нет, в тот раз я так не думал. Я решил, что я просто стоя заснул, так чудесно, хотя со мной до этого ничего подобного не случалось. Мне подумалось, что вот я очнулся и иду домой, полный волнующих переживаний. Но когда позже со мной еще дважды случилось подобное, я решил, что это все не случайно, и стал осмысливать картины увиденного.

Впоследствии мне довелось кое-что почитать о пробуждении Будды, и я поразился схожести наших впечатлений.

И тогда я стал думать, что, наверное, именно вот в таком состоянии пробудившиеся Будды видели мироздание и понимали, что они сливались с Брахманом, то есть атман внутренний сливался с Брахманом огромным внешним, потому что на уровне сознания, на уровне человека это невозможно. И может быть, таким образом они расширяли свое сознание. Само понятие расширения сознания, наверное, и относится к тому, чтобы охватить своим сознанием как можно больше и вместить в себя. Идея о том, что ты в мире и мир в тебе, скорее всего, и идет от этого.

И с этого момента первого своего пробуждения я потерял детство. Я стал думать и видеть. Жизнь для меня стала трудной – она была ни хорошей, ни плохой; жизнь стала просто трудной, когда начал думать. А для неподготовленного ребенка она иногда оборачивается сплошным ужасом. Хорошо, что со мной так не произошло. Пробуждаться надо уже будучи взрослым, осознанно. Это как в примере с тобой, когда ты крестился лишь тогда, когда понял, что тебе Бог нужен как союзник в жизни. Но лучше всего пробуждаться под руководством мудрого гуру: по крайней мере, это будет гарантией, что пробуждение пойдет на благо и у него не задымится крыша.

– Почему так мрачно?

– Человек зачастую не в силах совладать с таким мощным потоком информации, которая может вот так внезапно обрушиться на него.

– Резонно. А как впервые ты пришел к мысли о криях, которые могут помочь пробудиться, помочь человеку как-то инициироваться?

– Изначально я прошел одну из инициаций в полном объеме среди дикарей, а на мысль о второй меня натолкнуло одно мимолетное наблюдение, – сказал Евгений.