Телохранитель для дочери друга - Стелла Кьярри

искусаны в кровь. Вова постоянно в телефоне, звонит по своим «каналам», пытается хоть что-то разузнать. Особо «одаренная» медсестра на вахте уперлась и не пускает ни меня, ни Келлера в отделение:

– Приемные часы окончены!

Даже деньги не берет, стерва. Принципиальная, упрямая, как овца.

Татьяна Михайловна сжимает в ладони ингалятор. Оказывается, у нее астма. На нервной почве перехватило дыхание.

– Может быть, вам домой вернуться? – с беспокойством смотрю на женщину.

– Какое домой?! Я тут-то не могу усидеть… Если бы не приступ… Не надо было мне Амалию с доктором оставлять. Кто же знал, что с мачехой увезут? А я кто ей? Нянька, неродная… Господи, помоги! – шепчет.

– Мама, перестань причитать! Ты не виновата!

– Виновата, еще как.

– Сколько раз тебе говорили, носи с собой ингалятор?!

– Вова! – рыкаю на него. Мы все на взводе, но это не повод ругать собственную мать.

Замолкает. А потом снова хватает телефон и убегает к медсестре.

– Вот, пообщайтесь! Главный врач на проводе! – цедит, пихая ей трубку. Девушка меняется в лице и спустя пару минут нас уже провожают вдоль по коридору. Запах лекарств, казенная мебель, носилки, косые взгляды персонала, не ждущего посетителей, напряженная атмосфера… все указывает на место, в котором никто не любит бывать. И только рисунки с героями мультфильмов, раскиданные по стенам, добавляют немного яркости и жизни детскому отделению.

С каждым новым шагом все страшнее. Да и гнетущее молчание наводит жути.

– Ну скажите, хоть что-нибудь! – не выдерживаю.

– Врач дежурный все вам доложит, – бурчит медсестра, словно у нее язык отсохнет, если она поделится с нами информацией. Открывает магнитным ключом дверь и приводит нас к ординаторской.

– Лев Валентинович, привела. – заглядывает за дверь. – Заходите.

– Спасибо, – благодарит Татьяна Михайловна, а мы с Вовой торопимся зайти.

За столом сидит худосочный мужчина в очках. Перед ним лежат бумаги, какие-то записи…

– Владимир Келлер?

– Да.

– А вы? – переводит взгляд на меня.

– Сестра Амалии. Лейла Храмова. А это моя мать, Татьяна Михайловна, – Вова быстро отвечает за всех.

– Ясно. Садитесь.

– Вы скажете нам, что с ребенком?

– Пока анализы не готовы, ничего не буду утверждать. По общей картине – может быть, что угодно.

– Где она?

– Со своей матерью. В палате.

– Рита ей не мать! – не могу сдержаться.

– У меня записано так.

– Это ошибка! У Амалии уже давно нет мамы!

Лев Валентинович смотрит на меня, словно я дура. А я… да я сейчас все палаты обыщу, если мне не скажут, где моя сестра.

– Тише, Ляль, – пресекает Вова и обращается к врачу: – я ее опекун. Родители девочки погибли. Лейла – единственный родственник. Так что если вы не хотите проблем из-за того, что практически «выкрали» ребенка из дома, оставив его с чужим человеком, то потрудитесь хотя бы что-то начать делать, а не тянуть время.

– По-моему, с чужим человеком ребенка оставили вы, – прищуривается врач, бросая недвусмысленные взгляды на Татьяну. – Сотрудник скорой увез девочку под ответственность женщины, назвавшейся матерью. Она показала паспорт, фамилия совпадает.

Вова бесшумно выражается, концентрируя на себе еще один красноречивый взгляд врача.

– Давайте не будем сейчас выяснять кто прав, а кто виноват. Я должна увидеть сестру.

– Девушка, наберитесь терпения, – сует нос в бумаги.

– Терпения?! Да я два часа в вашем «учреждении» сижу!

– Лейла, подожди за дверью пожалуйста.

– Да я вас всех пересажаю! Если только с ее головы хоть волосок упадет… – срываюсь, не ожидая от него такого.

– Мам, выведи ее. Нам с доктором… перетереть надо, – уже отличаю его деланно спокойный тон, от которого волосы встают дыбом даже у лысых. Но мне сейчас никого не жаль, кроме сестры. И я лично придушила бы всех, кто бездействует.

– Дочка, пойдем, – Татьяна Михайловна, настойчиво выводит меня из ординаторской. Стресс трансформируется из злости в слезы. Но ситуация не располагает к нытью. Поэтому быстро вытираю глаза ладонью.

– Тише, все хорошо будет. Вова сейчас уладит, вот увидишь, – Татьяна делает шаг ко мне и раскрывает объятья. Забываю, что она чужой для меня человек. Моя выдержка трещит по швам. Выплескиваю все, что накопилось за последнее время, плача у нее на груди. А она осторожно поглаживает меня по волосам, что-то нашептывая. Ее теплота и сопереживание трогают меня до глубины души. Значит, в этом мире еще остались люди, которым не все равно. Которые могут помочь.

Дальше все происходит как во сне: откуда-то взявшиеся врачи, моментально найденные и уже готовые результаты анализов, суета, что-то бормочущий и мертвенно-бледный Лев Валентинович, в припадочном состоянии после личного разговора с Вовой, и наконец-то приехавший «нормальный» специалист – знакомый Келлера. И вот уже мы все заходим в палату. Наконец-то я вижу свою малышку.

– Амалия… – кидаюсь к кровати. Лицо у сестры зареванное, сама бледная. Но главное, живая.

– Так, дайте-ка, я посмотрю на нее, – врач отодвигает меня и садится на койку. А после, начинает ощупывать живот.

– Сильно болит? – наклоняюсь к сестре. Она качает головой. Напуганная, бедняжка. – Не бойся, честно отвечай. Тебя больше никто не обидит. Я рядом.

– Ну я не вижу серьезных проблем, – серьезно говорит доктор. – Не знаю, зачем увезли в больницу. Пальпация дает исчерпывающую картину. Скорее всего, отравление, что она ела вечером?

– Много чего. Торт… У нас день рождения. Вот и отпраздновали… – качает головой Татьяна.

– Температура невысокая, может быть на фоне ослабления иммунитета. Ты ведь с ребенком контактировал, больной?

– Старался не контактировать, – бубнит Вова.

– В общем, ничего катастрофического. Нормализуем микрофлору в кишечнике и все пройдет. Я даже не вижу смысла в обезболивающем уколе. По-моему, девочка больше на стрессе, чем жалуется на боль. Да, Амалия?

Малышка рассматривает врача, хлопая длинными ресницами.

– А это точно не аппендицит? – Татьяна Михайловна вытирает лоб платочком.

– Абсолютно. Не беспокойтесь. За это время ребенок бы уже выл от нестерпимой боли и не давал надавливать на живот, – «утешает». – Но если у вас есть опасение, можете остаться до утра под наблюдением, – кивает на целый отряд от медсестер до главврача, прибывших и выстроившихся в шеренгу по убедительной просьбе Келлера.

– Я считаю, что нельзя рисковать, – голос Риты привлекает мое внимание. Со всей суетой я даже забыла уточнить, где носит мачеху. Оказывается, она все это время сидела на стуле в углу палаты.

Вижу, как малышка хмурит лоб и готовиться зареветь.

– Нет, нет, никто тебя тут не оставит, – поспешно заверяю, поглаживая ее кудрявые волосики. – А вот ты… оставайся, может, тебя вылечат, – кидаю на Марго взгляд, как будто желаю ей гореть в аду. Впрочем, так и есть.

– Я абсолютно здорова!

– Это как раз не мешало бы проверить, раз ты посмела