Дрессированные сучки - Виржини Депант

— Ты не должна была так со мной поступать.

Потом обнял меня за талию, отвел в ванную, поставил перед умывальником, взглянул на мое отражение в зеркале. Ладони скользнули на бедра, поцелуй в шею, глаза в глаза в зеркале…

Я судорожно цеплялась за край раковины. Я хотела его. И он взял меня — даже не сняв джинсы, просто расстегнул зиппер, спустил мне трусики до щиколоток. Я не могла встать, как мне хотелось, и двигалась совершенно механически, а он это понял, почувствовал, и задвигался быстрее, грубее, искал меня, и находил, и делал ЭТО, и все исчезало, и он держал меня за волосы, забираясь все глубже внутрь.

Я почувствовала, как Виктор взорвался — ногти впились в мою кожу, как крючья, как будто он пытался сломать меня.

Мы не разговаривали. Провели полдня в этой ванной, совокупляясь, как животные, то на полу, то стоя у стены, и все это время я знала, что Соня лежит рядом, на кровати, прикрытая одеялом. До меня постепенно доходило все, что случилось. Много часов подряд мы карабкались на стены, бились на холодном кафельном полу, свиваясь в клубок. И мне было хорошо, и я облизывала пальцы, и чувствовала его целиком. Я хотела только его, он один был для меня реален.

Он погладил меня по волосам и сказал:

— Ладно, пора действовать… Нальешь ванну? Отмокнем и — вперед. Договорились?

Виктор вышел, я долго спускала воду, чтобы стала погорячее. Думаю, что была не в себе в тот момент, — чувствовала одновременно блаженство во всех членах и пришибленность.

Я присела на край ванны.

Соня… Ее голова, размозженная пулями… Мертвое тело, похожее на тюфяк, прикрытый окровавленными простынями.

Но дело того стоило. Я должна была так поступить.

Потому что, пока ты со мной, все остальные так далеко и я не боюсь, потому что, пока ты со мной…

И тут я поняла, что Виктора нет рядом.

Я тихонько позвала:

— Виктор?..

Наверно, я бог знает что себе вообразила. Крикнула громче:

— Виктор?

Но я точно знала, что его нет в комнате, что он исчез, как только вышел из ванной, скатился вниз по черной лестнице, прямо на улицу, бросив меня.

Я так и осталась сидеть на краю ванны. Прямая, неподвижная, ладони судорожно сжимают бортик.

Я ждала, потому что надеялась, что он передумает и вернется за мной. Смутно, не признаваясь себе. Он передумает. Он вернется. Я ждала, потому что не хотела ни понимать, ни смиряться.

Когда в дверь номера постучали, я вздрогнула, вскочила, вздрючилась, поверив на мгновение, что это он.

Вот только он не стал бы стучать. Нужды не было.

В дверь снова постучали, и я окончательно опомнилась. События наваливались, мысли прояснялись, по нервам ударил страх.

Я встала. Сердце колотилось, как загнанный заяц, голос не слушался:

— Да-да, кто там?

Резкая боль в лодыжках едва не свалила меня на пол.

— Соня! Соня, это я, у нас назначено…

От облегчения меня чуть не вырвало. Клиент… К Соне… Пришли не за мной… Короткий взгляд на кровать — на кремовом пикейном одеяле, там, где голова, расплывалось кровавое пятно. Я бросила поверх него подушку. Мерзость… Страшная сказка…

Я открыла наконец дверь, и на пороге возник коротышка-пузан в профессорских очках. Увидев меня, он страшно смутился, отступил назад, заблеял, извиняясь:

— Я, наверно, ошибся…

— Сони нет, а я спала. Передать что-нибудь?

— Ну-у…

Я захлопнула дверь у него перед носом. Не слишком вежливо… Ладно, с Сониными клиентами можно теперь не цацкаться.

Меня мотало по комнате, мысли разбегались в поисках выхода, повсюду натыкаясь на глухую стену, о которую можно было разбить голову.

Сходить к Мирей. Я обещала. Больше ничего придумать не могла. Сейчас я хотела видеть только ее, слушать, сидеть рядом, укрыться в ее доме. Вдруг он там?

Только в эту минуту я по-настоящему осознала — Гийом уехал! Потому что, по логике вещей, кинуться за помощью я должна была бы к нему.

На улице холод бритвой резанул пальцы. Каждый шаг отдавался жуткой болью в истерзанных щиколотках.

Я едва дохромала до входа в метро, освещенного теплым оранжевым светом вывески, медленно, цепляясь за ледяные перила, спустилась по ступенькам, корчась от острой боли. Я укрылась в физическом страдании, это позволяло мне вообще не думать.

От станции мне оставалось всего несколько минут ходьбы до дома Мирей. Дверь оказалась только прикрыта, и я тяжело ввалилась внутрь.

Знакомое место принесло мимолетное успокоение. Убежище. Ложное чувство: куда бы ни падал взгляд, нутро отзывалось взрывом желания, вспоминая, как его ублажали, но мне следовало сию секунду начать привыкать к пустоте, хотя сделать этого я точно никогда не сумею.

Я думала, шум разбудит Мирей и она выйдет, поможет мне подняться.

Что мне ей сказать?

Какое-то время я размышляла над этим, лежа на спинке на полу в гостиной.

Выпить. Единственно разумное решение на этом этапе.

Я даже не попыталась встать, так и поползла на четвереньках.

И увидела Мирей, разлегшуюся на полу. Все ясно: нажралась вусмерть.

— Представь, сама об этом подумала… — пробормотала я. — Отложим гребаные проблемы до завтра, а сейчас задрыхнем…

Я подтащила свое полумертвое тело поближе, твердо решив "догнать" Мирей: валяться в стельку пьяной на холодном кафеле, ничего не чувствуя, ни о чем не думая…

Я рявкнула:

— Просыпайся, колода! Мне тоже нужно выпить…

Я жаждала, чтобы она очнулась, чтобы говорила со мной, заставила меня собраться.

Мирей не шевелилась, валялась, повернувшись спиной, и я зашлась нервным истерическим смехом (со мной такое изредка случалось).

— Слушай, ты действительно тупая толпега, дверь нараспашку, входи кто хочешь… А ты тут валяешься, полуголая…

Я схватила Мирей за плечо, потянула, поворачивая к себе.

Тело обмякло, перевернувшись на бок, и ко мне, из лужи у стены, поползла тонкая струйка густой крови.

С Мирей содрали кожу, лица не было вовсе, плоти на костях — тоже. На руке уцелела часть татуировки-розочки.

Не поднимаясь на ноги, я отшвырнула свое тело назад, тупо глядя на растекавшуюся лужу крови.

Помогая себе руками, я попыталась встать на ноги, боясь, что темно-красный слизистый язык меня догонит.

Колотя по полу руками и ногами, я выехала на заднице на улицу, вскочила и, забыв о стертых в кровь ногах, понеслась в сторону площади Кольбер. Меня сотрясала неукротимая рвота едко-горькой желчью, тело шло вразнос, изо рта на свитер текла вязкая слюна. Рукав свитера пропитался кровью. Прислонившись к стене, я разинула рот, чтобы закричать, но ужас в животе заморозил голосовые связки.