Глаз Бога - Джеймс Роллинс

Батухан не снимал волчью маску, проходя через участок, где укрывались от холода многочисленные бездомные Улан-Батора, носящие презрительное прозвище «тараканы». В основном это были пьяницы и безработные. Батухан не замечал их, не обращал на них внимания. Не в этих опустившихся людях заключалось будущее Монголии; они были язвой, которую приходилось прятать.

Мужчины, женщины и немногочисленные дети разбегались в стороны, словно крысы, в ужасе глядя на оскаленную волчью пасть, скрывающую лицо Батухана.

Наконец он подошел к лестнице и через потайной люк вышел в пустынный переулок. Член клана закрыл за ним люк.

Лишь расставшись с ним, Батухан снял волчью маску и убрал ее. Расправив костюм, он направился к главной улице. Вечер был ветреным, но не по времени года теплым. Улан-Батор считается самой холодной столицей мира, однако настоящая зима пока что затаила свое морозное дыхание, словно в предчувствии каких-то значительных событий.

На просторной площади Сухэ-Батора возвышалось здание парламента страны. Наверху мраморной лестницы восседала огромная бронзовая статуя Чингисхана. Подсвеченная прожекторами, она взирала на раскинувшийся вокруг город. А может быть, древний полководец смотрел на огненное представление, устроенное в небе кометой.

Считалось, что комета Галлея появлялась как раз при жизни Чингисхана. Хан считал ее своей счастливой звездой. Ее продвижение на запад он воспринял как знак повернуть свои полчища на Европу.

А что, если эта новая комета также является предвестником каких-то значительных событий?

Пересекая площадь, Батухан, словно в подтверждение своих мыслей, заметил на небе две мелькнувшие вспышки падающих звезд.

Ощутив прилив свежих сил, он поспешил к зданию парламента. Навстречу ему шагнул человек, но, увидев, кто перед ним, почтительно склонил голову, отступая в сторону. Хотя Батухану хотелось верить, что этот жест является признанием его принадлежности к хранителям наследия Чингисхана, он понимал, что на самом деле все объяснялось лишь его высоким положением в правительстве Монголии – он занимал пост министра юстиции.

Батухан бросил последний взгляд на комету.

«Как это было с Чингисханом, возможно, это моя счастливая звезда… которая показывает дорогу к завоеваниям, могуществу и богатству».

18 ноября, 19 часов 02 минуты

по корейскому поясному времени

Пхеньян, Северная Корея

Это был очень необычный способ вторжения в страну.

Грей сидел в конце громыхающего автобуса. У него за спиной ухмыляющийся Ковальски устроил свою внушительную тушу на просторном заднем сиденье. Остальной автобус был заполнен китайцами, мужчинами и женщинами, которые дремали или негромко переговаривались между собой, многие с фотоаппаратами через плечо, почти все в бейсболках с изображением одного и того же улыбающегося желтого Чеширского кота, нарисованного и на сером борту автобуса, который был официальным символом пекинской туристической компании.

Чжуан сидел впереди рядом с водителем, который также был членом триады «Дуан чжи», как и все остальные пассажиры автобуса.

Утром маленький отряд на частных самолетах перелетел из Гонконга на небольшой аэродром недалеко от границы Китая и Северной Кореи. Там уже ждали два туристических автобуса. В отличие от укрепленной демилитаризованной зоны между Северной и Южной Кореями, граница на севере была чисто бюрократическим барьером, предназначенным в основном для того, чтобы преграждать путь тем, кто пытался бежать в Китай из Корейской Народно-Демократической Республики.

Что в очередной раз получило подтверждение и сейчас.

Во время пересечения границы Пирса и Ковальски спрятали в потайном отсеке, вместе с солидным арсеналом оружия, однако ни один северокорейский пограничник даже не заглянул в автобус. И в этом не было ничего необычного, поскольку более обеспеченные китайцы толпами стекались, чтобы полюбоваться суровой, нетронутой красотой зеленых лесистых гор, протянувшихся от границы до самого Пхеньяна. Нищая Северная Корея всячески приветствовала иностранных туристов, приносящих так необходимые пустому государственному бюджету доллары.

Как только граница осталась позади, два автобуса принялись медленно взбираться по петляющей горной дороге, направляясь на юг к столице. Через четыре часа впереди наконец показался Пхеньян, раскинувшийся на равнине за горами. После нескончаемой суеты и ярких огней Гонконга город выглядел вымершим и заброшенным. На фоне ночного неба черными тенями выделялись небоскребы. Лишь кое-где в темноте сияли подсвеченные монументы. Редкие уличные фонари да изредка свет в окне, но и только. Никакого движения: казалось, город застыл во времени.

Женщина, сидящая перед Греем, потянулась и повернулась к нему.

– Грустное зрелище, – заметила Гуань-инь. Похоже, за все это время она не поспала ни минуты. В глазах ее горела тревога за судьбу дочери. – Жителям Пхеньяна разрешается пользоваться электричеством лишь три часа в сутки. Поэтому расходовать его нужно очень бережно.

Автобусы приближались к городу, но на четырехполосном шоссе, кроме них, не было ни одной машины. Даже когда они уже въехали в пригороды, машин на улицах все равно не было, и даже светофоры не работали. Все в автобусе притихли, словно боясь потревожить призраки этого заброшенного города.

Первым признаком жизни стала одинокая армейская машина, медленно кружащая перед массивным ярко освещенным зданием.

– Это Кымсусан, Дворец Солнца, – шепотом объяснила Гуань-инь. – В прошлом официальная резиденция президента Ким Ир Сена. После смерти Великого Вождя здание превращено в мавзолей, где в стеклянном саркофаге лежит его забальзамированное тело[20].

«Вот всего один пример, – подумал Грей, – раздутого культа личности, поддерживаемого государством, при котором Ким Ир Сена и его наследников почитали как богов».

Когда гробница скрылась позади, Гуань-инь нахмурилась.

– По некоторым оценкам, возведение мавзолея обошлось почти в миллиард долларов… при том что народ Северной Кореи голодает.

Грей знал, что смерть Ким Ир Сена в середине девяностых совпала с голодом, поразившим всю страну, который погубил почти десять процентов ее населения. Дела были так плохи, что в сельских районах началось людоедство. Детей предостерегали не спать на открытых местах.

С тех пор жизнь народа Северной Кореи стала немногим лучше. Обложенная жесткими санкциями, страна по-прежнему не могла самостоятельно прокормить себя. Вся северокорейская инфраструктура вынуждена была существовать на куцый бюджет. Даже оборонные заводы работали с перебоями вследствие отсутствия запасных частей к станкам и нехватки электричества.

Процветал в полную силу только политический театр.