Второй шанс - Джули Коэн

– Это было ошибкой, – сказала она, – это ужасная ошибка. Я, как правило, не веду себя так. Мне правда жаль. Давай я возьму это.

Она начала забирать простыни из его рук, сворачивая их в мокрые клубки и избегая его взгляда.

– Я занесу, – мягко сказал он.

Она больше не могла выносить подобную доброту.

– Нет, я возьму, все в порядке. Я просто положу игрушки в эту простыню, как в большую сумку, видишь? Все в порядке. Все хорошо.

Она бросила приготовленную простыню на траву и начала складывать туда игрушки, чувствуя его руки так близко, его взгляд на ней, дождь в его волосах, влагу его губ, его запах, о господи…

– Джо…

– Спасибо за помощь, я правда очень благодарна, извини еще раз.

Она положила Ирвинга поверх кучи и собрала углы простыни, превратив ее в большой мешок. Нужно будет перестирывать. Ей нужно будет все начинать с начала.

– Я правда не…

– Пока, – выдавила она и убежала в дом.

Мокрые простыни били ее по ногам.

Лидия бежала.

Во время бега все становилось понятнее. Мир вокруг нее замедлялся. Ее тело со всеми его странными желаниями и потребностями концентрировалось исключительно на том, чтобы ставить одну ногу перед другой, двигать руками, дышать легко, бежать легкой рысью и преодолевать мили.

Раньше она бегала с отцом, когда была маленькая. Они бегали в парке, круг за кругом. Отец купил ей настоящие беговые кроссовки, синие с красным и серебряным, и у них были одинаковые футболки с Суперменом. Ее маленькие ножки быстро уставали, но отец, кажется, мог бежать вечно. Он участвовал в марафонах. Когда у нее начинало колоть в боку, он сажал ее на плечи, и она, смеясь, вытягивала руки, пытаясь достать до листьев на деревьях.

Это было одно из самых ярких воспоминаний о нем.

Лидия бежала, не глядя по сторонам. Тротуар был гладким и мокрым после дождя. Воздух холодил ее вспотевший лоб, шею и ноги.

Дом за домом, улица за улицей, Тениссона после Йейтса, после Кольриджа, после Браунинга. Учитель английского, который преподавал у нее в девятом классе, сделал карту района, на которой разместил маленькие фотографии поэтов и примеры их стихов рядом с улицами, названными их именами. Все они были мужчинами.

Если бы она могла рассказать отцу о том, что чувствует, он бы знал, что сказать. Он бы знал, что делать. Отец бы понял; он бы не пытался делать вид, что все замечательно, не просил бы заверений, что она в порядке и все в норме. Он бы пошел с ней бегать и посадил бы ее на плечи, чтобы она могла касаться листьев.

Она не смотрела на то, что ее окружает, но ноги чувствовали, что она думает об отце. Они пронесли ее мимо домов к туннелю из деревьев. Дорога немного поднималась вверх, воздух тут был неподвижным и прохладным. А потом она оказалась у моста.

Ей нравилось иногда здесь гулять. Мама избегала этого места, даже не проезжала здесь на машине, делая крюк в несколько миль. Но Лидии оно казалось умиротворенным. Она остановилась, чтобы отдышаться, и вытащила наушники.

Мост проходил над железной дорогой. Крутые, поросшие зеленью опоры резко спускались к покрытому гравием углублению, где в разных направлениях расходились железнодорожные пути. Вдалеке виднелся такой же мост: арка красного кирпича с черными железными перилами.

Тут было тихо. Обычные звуки жилого квартала не проникали сюда, возможно, благодаря конструкции железнодорожной выемки или из-за окружавших место деревьев. Лидия положила руку на перила и потянулась, взявшись за ногу второй рукой и подняв ее, чтобы снять напряжение с мышцы.

Она прочла надпись на металлической мемориальной доске, прикрепленной к мосту.

Металл уже немного позеленел по краям. Она потянула вторую ногу, а потом провела пальцами по словам. Она так часто это делала, все эти годы, что могла прочесть надпись с закрытыми глазами.

– Я люблю ее, пап, – прошептала она. – Не знаю, как ее отпустить.

Лидия снова провела ладонью по табличке. Всмотрелась в открытое пространство, пустоту, между двумя мостами, ожидая ответа, которого не последовало.

Она думала о книге, которую взяла сегодня днем в комнате бабушки Хонор, о знакомом почерке в ней. Было ли это, как она подозревала, частью истории ее отца? Могло ли это как-то помочь ей понять, что делать?

Лидия еще задержалась на мосту, проводя рукой по словам, пока тишину не нарушил промчавшийся под ней поезд. Тогда она повернулась и снова побежала.

Она бежала достаточно быстро, чтобы чувствовать, как горят легкие, и не замечать, как сжимается сердце.

– Поверни, бабушка Хонор, посмотри.

Оскар потянулся и повернул ее тарелку. В уголке ее поля зрения появилась лазанья.

– Оскар, сидя за столом, держи, пожалуйста, руки при себе, – сказала Джо.

Хонор лишь кивнула ребенку в качестве молчаливой благодарности и начала есть.

– Мне придется уйти сразу после чая, – объявила Джо. – Сегодня родительское собрание, Лидия, поэтому нужно, чтобы ты осталась и присмотрела за Оскаром и Айрис.

В голосе Джо слышался вызов, словно она ожидала, что дочь начнет спорить. Хонор впервые слышала, как она требует чего-то от своих детей, а не просит.

Она почувствовала, что невольно кивает в знак одобрения.

Она никогда бы не подумала, что у Джо был характер. За те двадцать лет, что она ее знала, Джо ни разу не повысила голос. Она была красивой пустышкой: доброй, вежливой, жизнерадостной, позволявшей людям типа Хонор вытирать о нее ноги. Даже на похоронах Стивена она была смирной, поглощенной больше заботой о Лидии, чем собственным горем. Она почти не плакала. В тот момент Хонор ненавидела ее за это.

Но оказалось, что в жене ее сына все же была искра. Пускай маленькая, пускай слабая – но у нее хватило духа дать отпор Хонор.

– Еще лазаньи, Хонор? – спросила Джо, и Хонор положила вилку и нож.

– Полагаю, что да, – ответила она.

После еды Хонор, как обычно, вернулась в свою комнату и села в кресло. Она закрыла рот рукой, чтобы подавить отрыжку. Несмотря на все недостатки, Джо отлично готовила, особенно разную вкуснятину. Спустя несколько минут в дверь постучали.

– Бабушка, – сказала Лидия, просунув голову в дверь, – я подумала, может, тебе скучно…

«Скука – удел людей без внутренних ресурсов», – собиралась ответить Хонор, но что-то в голосе Лидии ее остановило.

– Не скучно. Но я бы с радостью побеседовала.