Пленница - Бренда Джойс

— А в 1804 году, в феврале, американцы сумеют взорвать «Филадельфию» прямо здесь, в гавани.

«Или ей только кажется, что она может видеть будущее». Мурад обнаружил, что прижимает руки к груди. С него градом катил пот. То, как сверкали у Алекс глаза, с какой уверенностью звучал голос, завораживало. В конце концов, может, она и не совсем сумасшедшая? Может, она просто пророчица?

— Поживем — увидим, — наконец сдержанно вымолвил он.

— А я-то считала тебя другом, — с отчаянием прошептала Алекс.

— Я и есть твой друг.

— Нет, неправда! Будь ты мне другом — ты бы поверил мне, ты бы понял, что я говорю правду! — вскинулась она.

— Я верю лишь в то, что ты сама веришь, что попала сюда из будущего.

— Вот уж спасибо! Да в тот самый час, когда я оказалась в плену и Джебаль решил на мне жениться, я поняла, что Блэкуэлл мой суженый. Ты что, совсем тупой? Ты так ничего и не понял? Его они должны будут казнить за связь с женой сына паши! А я и есть жена Джебаля! И я ничего не могла поделать с этим, Мурад! Джебаль сам меня выбрал.

«О Боже, — подумал Мурад, — если Алекс и вправду способна видеть будущее — значит, мы все обречены!»

— По-моему, ты на самом деле предсказательница, Алекс, а не ведьма и не сумасшедшая, и находишь утешение в том, что представляешь себя путешественницей во времени, однако твои предсказания не могут не пугать. Ты должна хорошенько думать, прежде чем говорить.

— Я только тем и занимаюсь, что думаю и думаю над всем, что ты сейчас услышал! — лихорадочно промолвила она. — Совершенно очевидно, что меня перенесли сюда и сделали супругой Джебаля потому, что Блэкуэлл — моя судьба! Я люблю его, и он меня любит — и нам суждено быть вместе и стать любовниками!

Мурад не выдержал, схватил ее за руку и изо всех сил тряхнул. Его самого била дрожь.

— Алекс, ты что, не понимаешь своих собственных слов? Ведь все, что ты сейчас сказала, означает, что он погибнет из-за тебя!

Алекс ошеломленно застыла.

Мурад не сводил с нее глаз, слыша, как часто и тяжело она дышит и как кровь стучит у него в висках. И наконец спросил:

— И что случится с тобой? С неверной женой-мусульманкой?..

— Не знаю, — растерялась она. — Мне как-то не приходило это в голову.

— Если Блэкуэлла схватят и казнят за связь с тобою — можешь не сомневаться, что и тебя ждет казнь. Мусульмане не прощают своим женам измену, Алекс, ни-ког-да!

Алекс не сразу нашлась что ответить.

— Мы сбежим, — сообщила наконец она. — Мы просто сбежим и изменим наше будущее — мы с Блэкуэллом!

— Никому не удавалось сбежать из Триполи.

— Неправда, в течение последних лет было совершено несколько удачных побегов, и ты отлично это знаешь, — запальчиво возразила Алекс.

— Не несколько, а один или два.

Она поморщилась. Из глаз брызнули слезы.

— Это был самый счастливый день в моей жизни, а ты все испортил!

— Но я вовсе не хотел его портить. Я хотел помочь тебе рассуждать разумно.

— Я и рассуждаю разумно!

— Это твое пророчество, — не выдержав, закричал Мурад, — оно не про вашу любовь — оно про вашу смерть!!!

Ксавье стоял в одном из внутренних садиков дворца, глядя поверх сверкающего на солнце фонтана. Легкий ветерок с моря обдавал лицо и грудь прохладными брызгами, но Блэкуэлл не обращал на это внимания. Его взгляд был устремлен за увитую розами стену. Там находилась гавань.

На фоне морской синевы особенно четко выделялись контуры мачт и парусов, а там, вдалеке, за пределами охраняемой молом и крепостью гавани, маняще сверкала вольная гладь Средиземного моря.

Однако Ксавье было сейчас не до моря. Из головы у него не шла пленница-американка, Вера.

Похоже, он в нее влюбился.

И хотя они были едва знакомы и такое вряд ли было возможно — тем не менее мысли о ней не давали ему спать почти всю ночь. Никогда прежде Ксавье не доводилось влюбляться по-настоящему, да он к тому же считал, что не способен на столь нежные чувства. Но с другой стороны, какое еще объяснение можно дать этому учащенному пульсу, этому ненасытному любопытству и жгучему желанию? Он привык быть честным с самим собою. Вера оказалась необыкновенной женщиной, ее красота и отвага были поразительны. Но, возможно, ему вообще ни к чему ломать голову, придумывая достойное объяснение своим смятенным чувствам. Ведь поэты постоянно твердят, что любовь объяснить вообще невозможно!

Но что тогда он должен делать? И что он может сделать? В конце концов он был женатым мужчиной. И то, что он за все время брака и пальцем не прикоснулся к своей жене, не имеет никакого значения. Он дал клятву заботиться о Саре, и иного пути больше нет. Он останется женат — пока кого-то из них не заберет смерть.

Он не холост, он не свободен, и в любом случае он не станет волочиться за американкой.

От этой мысли он был готов впасть в отчаяние. Ну почему судьба распорядилась так несправедливо?! Почему он встретил ее только сейчас, а не год назад, до того, как женился?!

Он чувствовал себя беспомощным. Это было так унизительно! Его бесило всякое упоминание о том, что она — пленница, даже хуже — рабыня, заточенная где-то в недрах дворца, используемая против воли, а он ничего не может предпринять, чтобы изменить положение!

Но он сделает это. Он дал клятву Всевышнему и себе самому. Когда он покинет Триполи, Вера уедет из этого варварского города вместе с ним. Он сделает все, чтобы она в целости и сохранности добралась до Америки, — или погибнет, спасая ее свободу и жизнь.

Ксавье с трудом заставил себя думать о более насущных делах. Нельзя забывать, что он и его команда тоже в плену — и прежде всего следует думать об этом, а не о женщине, всматриваясь в очертания «Жемчужины», стоявшей на якоре в порту.

Один ее вид причинял боль. А уж тем более мысль о том, что предстоит совершить…

Корабль должен быть затоплен. И чем скорее — тем лучше, пока у него есть хоть капля свободы. Однако такая задача не под силу одному. Нужна помощь нескольких преданных матросов. Еще утром он передал паше просьбу разрешить встретиться с экипажем. И до сих пор не получил ни слова в ответ. Да он особо и не рассчитывал на него. Джовар готов горы свернуть — лишь бы держать его подальше от соотечественников.

И конечно, очень скоро они потребуют окончательного ответа. В тот же миг, как он откажется становиться «турком», и его, и команду сделают рабами — если не придумают чего-нибудь похуже. Ксавье не тешил себя иллюзиями. Он понимал, что времени почти не осталось и надо постараться успеть сделать как можно больше.

Услышав легкие шаги на песчаной дорожке, Блэкуэлл обернулся. Показались двое рабов. Он застыл, мгновенно узнав ее.