Аромагия - Анна Орлова

Постепенно мы приближались к побережью.

Хель селились в основном на севере острова, неподалеку от огромного ледника, километровая толща которого, видимо, вызывала у них родственные чувства. Мне же такое соседство казалось, по меньшей мере, неуютным. Холодное дыхание ледяных исполинов пронизывало до костей, не спасали даже шкуры, которыми Альг-исса укутала меня чуть ли не с головой.

Вспомнилась сказка, которую господин Бранд рассказывал Валериану. О злых снегах, которые поджидают момента, чтобы заморозить все живое, и о вечном сражении с ними красавицы-солнца[8] и вулкана по имени «очаг бога Тора» — Тораринн, который и породил остров Нордрихейм.

Соль и Тораринн вечно стремятся друг к другу, но им мешает лед, который они год за годом тщетно пытаются растопить. Злится вулкан, пышет жаром, посылает возлюбленной весточки — гейзеры. А солнечная дева гладит ледяное покрывало, под которым спит любимый…

Красивая легенда, только хель в ней выступали в роли пособников коварного льда, разлучающего возлюбленных. Надо сказать, не слишком патриотично!

Ближе к месту назначения пришлось сбросить скорость. Мы осторожно пробирались по самому краешку ледника, и вид огромных трещин в его толще заставлял ежиться. Могучая стихия льда, спокойная и безжалостная.

Неудивительно, что на севере ее почитали больше, чем землю, воздух, огонь и воду. Сложно не проникнуться величием, глядя на лед вот так, чувствуя себя крошечной снежинкой…

Руна иса знаменует сонную безмятежность снежной пустыни. Она может убить мимоходом или так же равнодушно спасти, подарить желанную передышку или выпить последнее тепло.

— Ай, ты там жива? — оборачиваясь ко мне, со смехом прокричала Альг-исса. — Уже скоро!

— Жива! — прокричала я в ответ. — Не отвлекайся, следи за дорогой!

— Ай, я вообще могу вожжи отпустить! Хочешь? Смотри! — заявила она бесшабашно, перехватывая поводья одной рукой, а пальцы второй сунула в рот и залихватски свистнула.

— Нет! Не надо! Я тебе верю!

С трудом удалось успокоить пьяную от скачки и вьюги Альг-иссу.

Мы были уже совсем рядом с поселком.

За поворотом взгляду открылось невозможно синее озеро, словно сапфир в оправе белого золота…

По безмятежной поверхности плавали изящные лебеди, которые казались воздушными, словно «верхняя» нота духов или дуновение ветра.

В Хельхейме верили, что лебеди — это валькирии, воинственные девы из свиты бога Одина, которые спустились искупаться. И, глядя на грациозных птиц, так легко в это поверить!

Взгляд невозможно оторвать от нездешней, нереальной красоты теплого озера посреди царства холода. Говорят, это чудо тоже создал Тораринн в подарок своей возлюбленной…

Неподалеку, между озером и морским берегом, располагалось поселение хель, въезд в которое украшали каменные вехи. На них высечены руны иса и хагалаз — символы миров Хела и Нифльхейма, которые впоследствии слились в единое целое, образовав Хельхейм.

Вид Свёль воскрешал в памяти сказки о чертогах Снежных королев: дома, вырубленные изо льда или сложенные из ледяных «кирпичей», неприступные скалы вокруг, сияние окрестных снегов, похожих на целые россыпи бриллиантов…

Впрочем, на этот раз селение я увидела только издали, поскольку медведь свернул куда-то влево, прочь от морского берега.

— Куда мы едем? — крикнула я.

— На хутор! — не оборачиваясь, громко ответила Альг-исса. — Больные там.

По счастью, в этих неприветливых краях хель чувствовали себя превосходно. Надо думать, они могли бы выжить здесь безо всяких построек, но своеобразные представления о домашнем уюте имелись и у них. К тому же в сильные морозы под открытым небом не по себе даже выносливым северным жителям.

Под прикрытием скалы устроился дом — причудливое нагромождение камня и льда. Вокруг загона для животных — костяной частокол, чуть в отдалении сверкало небольшое озерцо. Все это чем-то напоминало избушку бабы-яги, недоставало только черепов с горящими глазами…

Альг-исса резко натянула вожжи, отчего медведь обиженно всхрапнул и эффектно затормозил.

Подозреваю, что лишь милостью богов я не выпала из саней.

«Жаль, здесь нет Валериана!» — подумала я, намертво вцепившись в какой-то выступ и пытаясь унять колотящееся сердце. Помнится, сын был в восторге, когда «тетя Альг-исса» покатала его верхом на своем любимом Хельги…

Альг-исса довольно бесцеремонно извлекла меня из горы мехов, словно младенца, которому нужно сменить пеленки. Ноги подгибались, замерзшие пальцы не слушались…

— Сюда! — велела она, откидывая полог из шкур над входом.

Изнутри доносились гортанные вопли, стуки, странно немелодичные напевы.

Кивнув, я нырнула в удивительно теплый (точнее, кажущийся таковым с мороза) дом.

С порога меня атаковали запахи: жира, пота, каких-то горящих травок… Плотные куски кожи, которыми были завешены стены, не пропускали ни малейшего дуновения ветерка, так что эффект получался поразительный.

Зловоние легло на плечи тяжелой медвежьей шкурой, придавило к земле, вытеснило из головы сумасшедший восторг поездки.

Рядом ледяным истуканом замерла Альг-исса. Во второй комнате — должно быть, спальне — исступленно плясала у низкого ложа женщина-хель. Она была облачена в странные одежды, на голове красовалась шапка из оскаленной головы медведя, на груди подпрыгивало ожерелье из волчьих хвостов, а руки сцеплены на костяном посохе… Зрелище было незаурядное.

Танец, точнее, импровизированное сражение с неким невидимым врагом, продолжался еще довольно долго. Альг-исса, видимо, опасаясь помешать хоть словом, схватила меня за руку, едва увидев пляшущую шаманку, и удерживала, знаками умоляя молчать.

Наверное, это действо продолжалось минут пятнадцать. Откровенно говоря, мое тело умоляло о еде, отдыхе и некоторых других естественных надобностях, но даже заговаривать об этом казалось кощунством…

Наконец шаманка обмякла в изножье постели, на которой покоились двое хель: мужчина и женщина. Именно покоились, иного слова не подберешь: сложенные на груди руки, подоткнутые одеяла, какие-то странно-одухотворенные, просветлевшие лица.

Сообразив, что танец окончен, Альг-исса наконец меня отпустила. (Наверняка останутся синяки, надо бы найти мазь с арникой!)

Пока подруга хлопотала вокруг шаманки, я быстро осмотрела больных.

Бледные лица, частое поверхностное дыхание, сухая кожа… И странный запах — сквозь душные миазмы болезни и противную тяжесть дегтя пробивались нежные-нежные нотки весенних цветов.

Коснувшись щеки женщины-хель, я отдернула руку, настолько обжигающе горячей была плоть. Но ведь для них нормальная температура — около нуля!