Сокровища баронессы фон Шейн - Ольга Баскова

Гогадзе не стал брать с нее обещание: он ей верил. От него она больше ничего не получит, ей нужны другие простофили, которых мошенница ловко обведет вокруг пальца. И угораздило же его попасть в ее сети! Ну и баба, черт ее побери.

Ольга грациозным движением поправила маленькую шляпку и мило улыбнулась:

– Жорж, думаю, при прощании мы можем обойтись без поцелуев?

Гогадзе открыл рот и сразу стал похожим на клоуна. Она прошла мимо него, оставив шлейф французских духов, и закрыла дверь. Князь провел рукой по красному лицу и подумал, что он еще легко отделался.

Ломоносов, наши дни

Потапов и Ткаченко мирно сидели на кухне, в руках у каждого был уже третий стакан чая с лимоном. Выскобленная до блеска сковорода, на которой еще недавно дымилась яичница, действительно необыкновенно вкусная глазунья (именно такую, а не пародию на нее любил Андрей), стояла на краю стола. За окном накрапывал дождь, своим стуком будто напоминая о том, как хорошо сидеть дома, в тепле, и попивать горячий чай.

– Занятную историю ты мне рассказал, – Ткаченко, заядлый курильщик, затушил в пепельнице очередную сигарету, – интересная бабенка была эта Ольга фон Шейн. Значит, говоришь, одурачила даже царскую семью? Ха-ха-ха, давно не слыхал о таких мошенниках. – Он вдруг словно сбросил с лица веселое выражение. – Значит, родственники теперь разыскивают ее драгоценности. А они были, драгоценности-то? Или это красивая сказка? Сам посуди, стала бы такая дама торговать квашеной капустой и сожительствовать с бывшим дворником, если бы у нее была куча бриллиантов?

Потапов дернул плечом:

– Не знаю, что и сказать, Юра. Мы с тобой, хоть и не такие уж и старые, много повидали в этой жизни. Разве нам не попадались больные люди? Разве классики не писали о таких, у которых сундуки ломились от золота, а они голодали и одевались черт знает во что? Вспомни Плюшкина, Гобсека. Такие человеческие типы были, есть и будут. Почему баронесса не может к ним относиться? Я рассказывал тебе, что адвокаты не раз строили свою защиту на том, что Ольга больна, и выигрывали дела.

– Пожалуй, ты прав, – отозвался коллега, немного поразмышляв. – Признаюсь, подобные личности всегда оставались для меня загадками. Я могу понять старого маразматика, выжившего из ума, но… – Его речь прервал звонок мобильного, жалобно доносившийся из кармана рубашки Потапова, и Андрей, извинившись, взял телефон:

– Это мои, – сказал он, взглянув на дисплей. – Надеюсь, что-то нарыли.

– Вижу, у тебя хорошая компания подобралась, – не без зависти заметил Юрий. – Мои не торопятся сообщать о своих находках. Опросили соседей Ивановой, получили отрицательную информацию и ждут, когда я сам за них все сделаю.

Потапов приложил к губам указательный палец, прося Юрия говорить тише, и, внимательно слушая Морозова, поддакивал в ответ:

– Хорошо, правильно, молодцы. Да, завтра к Борисычу.

Окончив разговор, он подмигнул Ткаченко.

– Ну должна, должна была нам улыбнуться удача. Один из моих орлов снял рисунок протекторов внедорожника, который стоял возле дома Чуни, второй нашел клочок старой бумаги, правильнее сказать, старинной, наверняка из дневника Ольги, потому что на нем сохранились слова с буквами ять и ерь. Завтра они отнесут все нашему эксперту Борисычу и его молодому помощнику. – Он потянулся и радостно заулыбался. – Если бы ты знал, мой друг, какой ас наш Борисыч! Он может выудить из крохотного листочка бумаги все, вплоть до возраста писавшей.

– Неужели? – искренне удивился следователь.

– Ну, загнул немного, – признался Андрей, – только лишь для того, чтобы показать профессионализм нашего эксперта. – Он потер руки. – Ох, как бы я хотел, чтобы поскорее наступило завтра! Чувствую, Юра, мы стоим на пороге раскрытия преступления!

Уверенность Потапова передалась и Ткаченко.

– Да, пусть скорее наступает, – согласился он и встал, складывая в мойку грязную посуду. – Нет, нет, не надо мне помогать. Сейчас я покажу тебе твою комнату, дам чистое белье, примешь душ – и спать. Есть возражения?

После его слов Андрей снова почувствовал усталость, которая немного притупилась, пока они ужинали.

– Никаких возражений, командир, – отчеканил он по-военному. – Веди меня в свои хоромы.

Хоромы – пятнадцатиметровая комната – оказались довольно уютными, хотя десятилетняя дочь Ткаченко всячески старалась переделать их по своему вкусу. На окнах висели портьеры немыслимой расцветки в стиле Пикассо, на стенах – фотографии каких-то молодых парней, то ли артистов, то ли музыкантов. Андрей не узнал ни одного, впрочем, он сильно к ним и не приглядывался. Ему хотелось спать, и это желание усилилось после принятого душа. Ароматная чистая хрустящая постель манила, звала в свои объятия. Через стекло доносились шорох дождя и нескончаемый городской шум: визг автомобильных шин на мокром асфальте, когда машины слишком быстро сворачивали за угол, вой сирены «Скорой помощи», спешившей в больницу, и где-то совсем рядом, может, в соседней квартире, – буханье басов из колонок включенной на всю мощь стереосистемы – видимо, ее владелец желал, чтобы район был в курсе его музыкальных предпочтений. Однако это не помешало майору сладко заснуть, как только голова коснулась подушки.

Сибирь, 1906

Гавриил Свечников, двадцатичетырехлетний горный инженер, шагал по лесной дороге из последних сил, стараясь не спотыкаться о кочки и не намочить в луже сапоги. Воспоминания о том, как он добирался до нужного ему места, Нерчинского рудника, начальником которого он недавно был назначен, заставляли содрогаться. Две недели молодой человек трясся в поезде по Транссибирской магистрали, потом еще два месяца мучился на перекладных, но чаще шел пешком. По огромным рекам, таким, как Енисей, не ходили паромы, мостов тоже не было, приходилось договариваться с ушлыми лодочниками за немалые деньги. Он чертовски устал, похудел, несколько дней надевал несвежее белье – ибо где же отдать его в стирку? Из денег остались только пять рублей. Но должность начальника должна была вознаградить его за все испытания.

Перепрыгнув через кочку, молодой человек поморщился: сапоги натерли ноги. Проклятый возница почему-то отказался доставить его прямо на рудник. Гавриил сел на пенек и снял сапог с правой ноги, вздохнув с облегчением. На большом пальце багровел вздутый волдырь. Свечников достал из кармана посеревший от грязи платок и обмотал им больное место, надеясь, что на руднике найдется хотя бы фельдшер. Решив немного отдохнуть, он прислонился к коричневому морщинистому стволу сосны и закрыл глаза, с улыбкой вспомнив, как получил эту почетную и доходную должность.