Трамвай номер 0 - Олег Георгиевич Холодный

серией в челюсть, скулу и висок. В какой-то момент мы оказываемся в курьёзном положении: напряжённые руки и ноги скрещены в зеркальных стойках, и каждый рискует пропустить решающий удар. Через долю секунды мой правильный лоб с гулким причмокиванием врезается в тонкую верхнюю губу оппонента, и в момент падения на его лице застывает смешанное выражение обиды и удивления — ему этот удар и в голову не приходил. На этом поединок оканчивается, знаменуя собой правильное начало гулянки.

Синий вечер протяжно всхлипывает легким дождём, искристые капли бесшумно влетают в лес моих кудрей и вольготно ратягиваются по мягким кофейным волосам. Я, прищёлкивая в такт внутреннему свингу, отбиваю гулкую ритмическую основу каблуками по добротно промоченному за день асфальту и придирчиво оглядываю площадь — какое пристанище достойно сегодня моего твидового настроения? Меня встречают картавые верные ивы, тщящиеся докоснуться своих плывущих по кромешным водам пруда отражённых ветвей и треснувшая по швам от брызжащей полноты порока вывеска игрового клуба над входом в ушедший в отставку дрянной кинотеатр. Ни разу не позволял я себе заглянуть в эти клубящие серным дымом недра, не соблазнялся досель кислящими токами азарта. Сейчас у меня в кармане, интимно прижавшись к измятой пачке сигарет, бесцельно и соблазнительно ожидают призвания двести рублей, и если этот казинишко разменивается на столь мелких клиентов — я весь в его власти. Я вхожу сквозь сырые стеклянные двери в рифлёной оправе алюминия навстречу каменнолицим тяжёлым охранникам и окидываю взглядом небольшой прокуренный зал — из вставших рядами вдоль трёх ковролиновых стен автоматов внимание моё привлекает дальний, сверкающий недоступной прелестью пляшущих пиратских сокровищ и бабочек. Я сажусь на непривычно узкий и высокий никелированный стул, и на автоматной стойке приятно обнаруживается безликая пепельница с козырными спичками прожжёного игрока. К моему непрестанному удивлению из-за кассы выходит дама в интригующем наряде крупье и предлагает сделать кофе и покурить хороших сигарет — как чудно, что кофе растворимый, иначе моя шаткая вера в реальность происходящего развалилась бы на неподдающиеся реставрации хрустящие осколки. К моему удивлению, ставки одна за другой приносят выигрыши и бонусные игры, в которых мне неизменно сопутствует ошалелая удача, а потому спустя сорок минут восторженных судорог я выхожу оттуда со счастливой сотней евро в кармане.

Старый центр обволакивает тканым фонарным золотом, льёт на кожаные плечи блестящих пальто ароматные струи тишины — мы с напарником выходим на Манежную площадь. Зыбкая поступь двух пар стёсанных каблуков скрадывается расплывающейся в небытии каменной площадью — острые колкие огни бара вгрызаются зелёными осами в утомлённые ночным форсажем столицы глаза. От бара отколупываются две липко неприятные как внешне, так и внутренне барышни, выблёвывающие напополам с перегаром неумелые матерные восторги столичными кобелями с явственно проступающим в речи малороссийским акцентом. Заученно дав друг другу успокоивающего огню, мы синхронно раскуриваем отсыревшие в силу простынного тумана сигареты, разглядывая неаппетитное зрелище разложения живых ещё человеческих существ. До полного отвращение накушавшись взглядом толстых тел, мы плавно обтекаем рассадник бара справа по мозаичному стеклянном борту, и замечаем в отдалении компанию подозрительно деловитых в столь ранний час мужчин в кожаных куртках — один из них готовой взорваться походкой устремляется к нам. И не подозревая об опасности, мы вальяжно дожидаемся его обременительного прибытия, которое начинается с привычным жестом распахнутой кровавой ксивы оперативника МУРа. Без лишних предисловий этот опасный пункт нашего маршрута интересуется документами и наличием у нас холодного оружия. И напарник мой вместе с надорванным бахромящимся студенческим, честно и обезоруживающе улыбаясь, достаёт из кармана раскладной швейцарский нож. При виде изголодавшегося блеска стали опер напрягается совсем уже неимоверно и просит моего спутника показать руки. К несчастью, накануне вечером компаньон развлекался своим излюбленным способом — жонглируя моим бритвоподобным скользким шкурником, который успешно ранил ему пальцы и залил кровью края ногтей. От обострённого внимания мента это не укрывается, и дело уже издаёт резкий запах тюремной пропитанной потом робы. Но к нашему величайшему везению жертва недавнего разбойного нападения оказывается в сознании и, мельком на нас глянув, лишает уголовный розыск всяческих подозрений.

Демон

— Ну, «сиюсунь», как говорят у нас в Техасе. На концерт придёшь? Потанцуем…

— Мне надо будет симку купить московскую и подключиться, не знаю,

где это сделать.

— Лысый тебе поможет. Да, Лысый?

— Да, Кучерявый.

— Что ж, «у тебя, у курносой, маршрут один — по Неглинной налево,

ресторан «Берлин» _ 5.

— Вообще-то «Гоголь» и по Столешникову, или я что-то путаю?

Мышка надувает губки, испытующе глядя мне в глаза.

— Ничего ты не путаешь, умница моя. Просто песня такая…

Вот, как в песне поётся…

***

Я догоняю её на выходе из вестибюля, и сразу три сочных взрыва

озаряют моё сознание. Золотое осеннее солнце, раскалившее

докрасна зависшую в воздухе пыль. Бурлящая зелень её глаз,

возмутившая покой моего омута. И ослепляющая белизна её кожи,

застудившей мне кончики пальцев античным мрамором.

— Вас, вероятно, зовут Алиса? — во внезапной догадке предполагаю я,

совершенно забыв о шарфе.

— Олеся, а почему вы спрашиваете?

— Что ж, тоже вполне себе сказочное имя, Купринское. Впрочем, вы обронили шарф.

Девушка из сказки любезно принимает мой дар и благоволит проводить

её до работы. Опять безнадёжно опоздал.

***

Кабак — место особое. А «Гоголь» — это кабак. А в особый кабак

нельзя идти в спешке. Нужно фланировать по мостовой старого

центра, как и полагает захудалому снобу-джентри. Я иду неспешно.

Со значением ставя шаг. Порхая беззаботным взглядом

воскресного вечера по разнотропным прохожим. Иные смело могут

называться гуляющими, к другим больше подходит обидное английское

слово pedestrians _ 6. Направляясь от ЦУМа к Столешникову, я

выбираю левую сторону. Иду под сенью арок, ощущая себя римским

гражданином. Потом сворачиваю на тернистый путь энейского

героя и петляю меж колонн, играя в пятнашки с Эросом.

Мужчина, который не теряется рядом с колонной — выигрывает в глазах

женщины. Впрочем, до женщин мне как до… Столешникова, 11.

***

Мы мило щебечем о сказочных именах, совпадениях и судьбоносном

метро. Я бултыхаюсь, как младенец в её зелёных озёрах, а они

постреливают на часы. Нет, я конечно самонадеянный мужлан, но с

десятой попытки намёки игнорировать перестаю — человеку всё

ж таки деньги платят за его время, не то, что некоторым. Мы

меняемся телефончиками на всякий пожарный. Пожарный в моём

понимании — это когда пожар в душе. Окрылённый внезапной

муткой, бегу обратно на Зубовский, не замечая ульяновских

гоп-ментов, страждущих минутной премии. Набиваю походя смску на

новый номер с предложением кофе и чая — вопреки известной

поговорке. В