Петр Первый - Николай Павленко

Поведение Мюленфельса было элементарным нарушением воинской дисциплины, и Петр отдает его под суд. За бригадира вступились иностранные генералы и офицеры, находившиеся на русской службе. Ходатаям царь разъяснил: «Ежели бы вышереченной бригадир в партикулярном деле был виноват, тогда бы всякое снисхождение возможно учинить, но сия вина есть, особливо в сей жестокий случай, государственного интереса. Того ради инако не может, точию по суду быть». Мюленфельсу удалось подкупить стражу и бежать к шведам, но от возмездия он не ушел – под Полтавой он попал в плен и был расстрелян как изменник.

Из Гродно Петр отправляется в Вильно и прибывает туда 28 января. Почему в Вильно? Потому что посчитал, что шведы из Гродно пойдут, всего вероятнее, на север – на Ригу, Псков и Новгород, держа на прицеле Петербург.

Напряженная неделя истекла, бессонные ночи и быстрые переезды сказались на самочувствии Петра. Ранее мы многократно подчеркивали невзыскательность царя к комфорту, его умение переносить тяготы походной жизни. Он мог сутками не слезать с коня. Но неутомимость тоже имеет пределы. В Вильно он впервые высказывает жалобу на неустроенную жизнь.

Между тем Карл в Гродно решил не задерживаться – там не было чем кормить ни людей, ни лошадей. Однако отправился он не на север, как ожидал Петр, а на восток. Двигался он туда медленно, причем по причинам, совершенно от него не зависевшим: русская армия начала претворять в жизнь Жолквиевский план обороны – на пути своего отступления уничтожала провиант и фураж, уводила скот, устраивала засеки. Результаты Петр уловил довольно быстро. 6 февраля он записал: «Неприятель от Гродно рушился и наша кавалерия пред ним идучи, тремя тракты все провианты и фуражи разоряет и подъездами его обеспокаивает, от чего он в такое состояние приведен, что по сказке пленных великой урон в лошадях и людях имеет и в три недели не с большим десять миль от Гродни отошел».

Сморгонь шведы заняли лишь в феврале, стояли там до 17 марта, затем совершили однодневный переход, вступили в Радошковичи, чтобы задержаться там еще на три месяца.

Петр еще во время пребывания Карла в Сморгони правильно рассудил, что зимняя кампания для короля закончилась безрезультатно и что в ближайшие два-три месяца его активные действия будут парализованы весенним половодьем. Царь решил отбыть в Петербург. В «Парадиз» он вызывает всех членов царской фамилии: вдову брата Ивана и ее трех дочерей, а также трех своих сестер. Вызвал он туда и «всепьянейший собор» в полном составе, а также Меншикова, местоблюстителя патриаршего престола Стефана Яворского, богатых купцов Филатьева и Панкратьева. Они понадобились царю для обсуждения деловых вопросов.

Прибыв в Петербург в конце марта, Петр тут же слег. Он считал, что прихватил лихорадку в Польше, хотя, как писал, «и гораздо осматривал у себя в санях» – искал вшей.

Своим родственникам царь устроил торжественную встречу: он пригнал девять буеров в Шлиссельбург, усадил в них вдову царя Ивана – царицу Прасковью – и его дочерей-царевен, верстах в четырех перед Петербургом флотилия была встречена яхтой адмирала Апраксина, с которой салютовали пушечной стрельбой. Царь рассуждал: «Я приучаю семейство мое к воде, чтоб не боялись впредь моря, и чтоб понравилось им положение Петербурга, который окружен водами. Кто хочет жить со мною, тот должен бывать часто на море». Петр велел обрядить царицу и царевен на голландский образец в короткие бостроги, юбки и шляпы и принудил их вести жизнь морских путешественниц: гостей часто вывозили в море, побывали они в Кронштадте и Петергофе.

8 апреля 1708 года пришли вести о восстании на Дону.

Коренное население Дона не знало крепостного права. Казачество пользовалось автономией, имело самоуправление во главе с выборным атаманом, казакам предоставлялось право не выдавать беглых – «с Дону выдачи нет». Вольность казачьей жизни издавна привлекала на Дон массы крестьян. Особенно много беглых прибывало туда в конце XVII и в самом начале XVIII столетия, то есть в годы, когда растущее бремя налогов и повинностей вынуждало трудовое население центральных районов России покидать насиженные места и искать спасения в бегстве.

После овладения Азовом земля Войска Донского превратилась во внутреннюю территорию государства. Правительство усилило наступление на автономию Дона. Идя навстречу помещикам, оно стало требовать выдачи беглых. Это вызвало недовольство как богатых казаков, живших в низовьях Дона, так и особенно пришлых крестьян, только недавно оказачившихся и населявших верховья реки. Выдача беглых лишала богатых казаков дешевых рабочих рук, занятых на рыбных промыслах и в степях, где паслись табуны лошадей. Для недавно пришедших выполнение указа означало возврат к крепостной неволе и выполнению государственных повинностей.

Поводом к восстанию послужил царский указ 6 июля 1707 года князю Юрию Владимировичу Долгорукому. Царь отправил князя на Дон с поручением переписать всех беглых крестьян и «за провожатыми и с женами их и с детьми выслать по прежнему в те же города и места, откуда кто пришел». Жестокие действия карателя вызвали гнев пришлых, и они, объединившись под предводительством атамана Кондратия Афанасьевича Булавина, напали на отряд Долгорукого и начисто вырезали его. Богатые казаки во главе с атаманом Лукьяном Максимовым снарядили против повстанцев отряд и разбили их. Царь сообщал Меншикову в ноябре 1707 года: «Итак, сие дело милостию божиею все окончилось». Царь, однако, в своих оценках ошибся.

Булавин, перезимовав близ Запорожской Сечи, весной 1708 года вновь появился на Дону. Восстание приобрело большой размах. Петр отправляет на Дон брата убитого булавинцами Долгорукого, князя Василия Владимировича с поручением «как наискорее сей огонь надлежит тушить». Инструкция Долгорукому, составленная 12 апреля самим царем, уполномочила князя на жестокости, сравнимые лишь с кровавой расправой Петра с мятежными стрельцами: городки, население которых было причастно к восстанию, велено «жечь без остатку, а людей рубить, и завотчиков на колесы и кольи, дабы сим удобнее оторвать охоту к приставанью воровства у людей, ибо сия сарынь (то есть сволочь) кроме жесточи, не может унята быть».

Чем объяснить санкционированные царем чудовищно жестокие формы борьбы с восстанием?

Вряд ли только господствовавшим в те времена представлением о том, что все выступавшие против власти являлись «ворами» и «злодеями». Стиль распоряжений и приказов Петра отличался резко выраженным устрашающим характером. Царь пугал штрафом, каторгой, ссылкой, жестоким истязанием, наконец, лишением жизни. Жесток был Петр в борьбе с мятежными стрельцами, такими же приемами он пытался расправиться и с мятежными казаками на Дону.

Восстание на Дону возобновилось в то время, когда неприятель стоял у границ России, готовый вторгнуться в ее пределы. Царь рассуждал: повстанцев надо «истребить и себя от таких оглядов вольными в сей войне учинить».

Устрашением как средством усмирения восстания Петр воспользовался еще дважды: 7 мая он велел Долгорукому распространять среди населения слух о том, что он, Долгорукий, идет в район восстания с огромной армией. «Також дай слух, что и я буду туды», – заключает свои наставления царь. Неделю спустя Петр пишет Апраксину в Воронеж: «Воров булавинцев, которые ныне на Воронеже, прикажи казнить и перевешать по дорогам, ближе тех городков, где они жили и воровали».