В поисках божественной обители. Роль мифа в современной жизни - Джеймс Холлис

ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ ЗАВИСИМОСТЬ

Третий общеизвестный путь, позволяющий избежать тяжкого бремени осознания, – подчинить его идее группы или Великому Кормчему. Мы были свидетелями того, как целые народы отказывались от индивидуального сознания и своих моральных ценностей, истово поклоняясь харизматическому лидеру и следуя за ним. От Джонстауна до евангельского фундаментализма и далее до торговых обольщений, к сожалению, мы видим плоды соблазна группового мышления. Каждая идеология основана на некоторой идее, быть может, даже на хорошей идее. Но любая идеология, которая подвергается унификации, чтобы стать общеприемлемой, грешит отсутствием сомнений и внутренней критики и разделяет людей на два лагеря, – такая теория начинает служить дьяволу. Любая идеология: религиозная, политическая и даже психологическая, которая упрощает сложный миропорядок, чтобы сделать человеческую жизнь более комфортной, – служит дьяволу. Люди, предлагающие легкие ответы, не понимают сути вопроса. Оставаться внутри идеологии вместо личностного развития, в процессе которого человек обязательно испытывает жизненные страдания, – это еще одна разновидность регрессии.

[Джонстаун – поселок в джунглях Гайаны, где была создана колония религиозной секты «Народный храм» [Peoples Temple], члены которой переселились туда из Калифорнии по призыву главы секты Дж. Джонса [Jones, Jim] в начале 1977 г. В ноябре 1978 г. свыше 900 колонистов, в том числе женщины и дети, под влиянием своего фанатичного лидера Дж. Джонса совершили массовое самоубийство, приняв цианистый калий. Самоубийству предшествовало убийство Джонсом членов комиссии Конгресса США во главе с конгрессменом от штата Калифорния Л. Райаном [Ryan, Leo]. Название поселка стало символом религиозного фанатизма. – Прим. пер.]

Каждый из нас может время от времени подвергаться регрессии, испытывая воздействие паттернов, о которых говорилось выше, ибо странствие оказывается и суровым, и продолжительным. Но осознание масштабов, различий и императива космической драмы побуждает нас откликнуться на мифический зов, раздающийся в лабиринтах истории, который пробирает нас до мозга костей.

Главное, что мы должны сделать, столкнувшись лицом к лицу с великими силами регрессии внутри и вне нас, – выразить свое намерение совершить странствие. Осознание раздвоенности, конфликта становится весьма болезненным, но сделать выбор в пользу своей индивидуации может только взрослый человек, ибо это единственный способ прожить свою жизнь во всей полноте, отдавая должное великому таинству. Этот выбор человек совершает не раз: его приходится делать ежедневно, сталкиваясь с демонами страха, сомнений и забвения.

Отступив назад и посмотрев на запутанный клубок человеческой истории, можно увидеть все величие космической драмы. В ней было много потерь, много случаев регрессии, изобилие ложных путей, но при этом во все времена ясно виден неизгладимый след духовного поиска каждой личности. По мнению Юнга, «каждый человек – это новый жизненный эксперимент и попытка найти новое решение»[153]. Миф Юнга об индивидуации – это миф эпохи, которая лишена мифа. Метафора космической драмы – это поиск пути в процессе духовного странствия, когда в жизни отсутствуют все известные ориентиры.

Мы – лишь крошечная частица истории, но несем на себе всю тяжесть ее надежд и обещаний. Оставаясь странниками в эпоху, которая утратила свой миф, мы видим задачу индивидуации в том, чтобы стать звучащей нотой в великой песне, которую непрерывно пели с самого начала.

В основе всех сказаний о периодически изменяющемся земном цикле лежат повторяющиеся темы любви и смерти, власти и гордости. Эти мотивы не менее древние, чем сама цивилизация, а с другой стороны, они столь же свежие, как приснившийся прошлой ночью сон или утренняя деловая встреча.

Как мы уже знаем, боги – это динамичные потоки энергии, порожденные соприкосновением с архетипом. Они оставляют свой след в ярких образах, но образы – это не боги, а всего лишь временные резервуары божественной энергии. Для человека естественно уловить образ, чтобы, удержав его энергию, овладеть богом. Наличие такого импульса говорит об идолопоклонстве и соответствующей греховной идеологии. Ничто не вытесняет божественную энергию быстрее, чем наше побуждение заставить ее неуловимый поток застыть. А человеку остается жалобно восклицать: «Бог погибший! Твой след в нас навеки проник!»[154]

Мы не можем обладать богами, хотя многие священники и теологи стремились добиться этого изо всех сил. Дело в том, что не мы владеем божественными энергиями, а они объемлют нас. Наш язык напоминает нам об этом наследии: мы можем чувствовать энтузиазм (entheos – бог внутри), и экстаз (ek-stasis – буквально: выйти из себя, перенестись); мы как бы находимся под воздействием Юпитера или Сатурна. Эти энергии владеют частью нашей психики и заставляют нас совершать поступки, выходящие за рамки осознания и контроля Эго.

Хотя энергии являются божественными, мы волей-неволей ощущаем богов как интрапсихическое явление, ибо психика – это единственное место, в котором мы можем ощущать любую реальность. Соответственно, несмотря на деспотические желания Эго, психика включает в себя много энергий, сосредоточенных то в одном ее месте, то в другом. Некоторые из этих мест обладают эмоциональным зарядом, достаточным для того, чтобы называться комплексами. За каждым индивидуальным комплексом находится его архетипическая составляющая, универсальный энергетический паттерн. Если сумасшествием можно назвать одержимость сознания одним из таких фрагментов – или, говоря на языке метафор, одержимость сумасшедшим богом, – то можно постепенно достичь исцеления, вступив в диалог с этими психическими компонентами.

Наши предки интуитивно это понимали. Они могли видеть, как Эдип, который, несомненно, был лучшим из лучших, мог, несмотря на свой разум, самообладание и выдающиеся знания, убить человека, на которого он был похож и который годился ему в отцы. Они могли видеть, как сумасшедшая мать по имени Медея убила собственных детей. Или же могли из первых рук узнать о встречах с Медузой Горгоной; от ее взгляда веяло таким холодом, который заставлял цепенеть человеческую душу. Все эти истории, когда мы еще скучающими школьниками впервые сталкиваемся с ними, в лучшем случае кажутся театральными, а в худшем – глупыми. Но, прожив какую-то часть жизни и соприкоснувшись с божественными силами, мы покрываемся мурашками, встретившись с ними еще раз. Теперь мы знаем, что наша психика – не фонарь в огромной темной пещере, как ее должно себе представлять наше Эго, а калейдоскопическая активизация энергии, которая возникает то здесь, то там, то где-то еще.

Персонажи, одушевлявшие античную мифологию, живут в нашей душе, нарушают наш сон и при этом иногда отыгрывают нашу тревогу. Воплощение античных сценариев теперь стало заметным в структуре нашего поведения, несмотря на тысячи и тысячи возможных его вариаций, но тогда мы об этом ничего не знали. Читать такие истории и откровенно давать волю своим чувствам – значит вновь вступить в контакт с вневременной областью души. Если эти образы что-то затрагивают внутри нас, значит, боги вернулись к нам и следуют своими невидимыми и сакральными путями. Как сказал Рильке: