Записки о Московии - Генрих фон Штаден

Фромгольд Ган, узнав об этом, собрал своих людей и крестьян и, пользуясь моим отсутствием, пришел на мой двор и силой забрал все, что там было, и все яровое, и весь хлеб. Известие о том я получил еще на Москве. Тотчас же совсем налегке с одним только слугой я пустился в путь и пришел к нему на двор так неожиданно, что он не успел надеть кольчугу. И прежде, чем он стал к ответу, я уже порешил дело: взял у него некую сумму денег на некоторое время. Так я вернул свое, а он должен был брать в долг хлеб на моем дворе, когда во время голода нуждался в нем.

Село, ранее ему т. е. Фромгольду? принадлежавшее, я променял Иоганну Таубе на деревню / об./ Спицино, расположенную в 1 миле от Москвы. Эта деревня была приписана к подклетному селу великого князя Воробьеву и была продана Иоганну Таубе с согласия шурина великого князя Никиты Романовича. Это место служило «для прохлады» (zur Lust). Здесь я держал лошадей, чтобы иметь их под рукой, когда будет нужно.

Я сам жил в моем дворе — в опричнине. В земщине же я удержал первый двор. Там была у меня служанка: татарами она была уведена в плен из Лифляндии. Ей я доверил все свое имущество. Но мне часто доносили, что она меня обворовывает. Тогда вместо нее я препоручил свой двор татарину, по имени Рудак. В мое отсутствие он управлялся так, что безо всякой пользы перевел все мое имущество. Я приказал его наказать: его выволокли обнаженным и побили плетьми. А я снова все поручил моей служанке. Узнав об этом, Рудак изготовил для себя другой ключ по образцу моего. У меня был еще один человек, лифляндец Яков; он должен был сторожить арестованного татарина. Однако, татарин сумел его / 83/ уговорить выпустить его ночью. Татарин взял ключ, выкрал у меня золото, жемчуг, драгоценные камни и другие ценности и вместе с лифляндцем убежал прочь. Когда через некоторое время я хотел сделать подарок моей возлюбленной, все было — пустым пусто (befinde ich das Nest leer)!

Немного спустя я узнал, что мои люди сидят в Переяславле в тюрьме; они расчитывали укрыться с деньгами в какой-нибудь монастырь! Я бил челом великому князю и просил суда. Когда с грамотой на руках я явился к городовому приказчику (Amtmann), то их обоих вместе с торговыми людьми и золотых дел мастерами, которые у них покупали вещи, отвезли в Москву. Их так строго охраняли, что я не мог видеть их для переговоров. На Москве я выступил на суде. Себя я не забывал и сумму округлил изрядно, ибо вещи были на суде, опечатанные, но жемчуг и камни, что были в золотой оправе, исчезли, золото и серебро весьма усохли, печати же на вещах были целы, а посему золотых дел мастерам никто не мог помочь! Да и князья и бояре не могли принять от них никакого дара: если те предлагали / об./ сотню, то я давал тысячу. Так-то научили мастеров покупать краденые драгоценности и жемчуг! А лифляндец Яков и татарин Рудак оба были брошены в тюрьму.

Но татарин написал челобитье с изветом, будто я хотел бежать за рубеж от великого князя. Он говорил: «да», а я: «нет», но нас не ставили с очей на очи. Ему предложили доказать свои слова, и он решил сослаться на мою служанку Анну и ее мужа Ивана, которые будто бы знали об этом. Их тотчас схватили в земщине и поставили на суд. Бояре и дьяки в опричнине уже надсмехались надо мной и один из них сказал другому: «Не хочешь ли съесть мясца?» Дело было в пятницу, и они думали, что мне будет зарез. Но, когда моя служанка была поставлена на суд, она говорила по правде, по чести. Начальник боярин и князь Василий Темкин спросил ее: «Собирался ли твой господин бежать от великого князя?». Та, как и следует, сотворила крестное знамение и ответила: «Ей богу, нет!». Так были посрамлены все дьяки и бояре, которые только и думали о моих деньгах. Благодаря моей служанке я выиграл дело. Татарин хотел получить мое поместье / 84/, но из-за ответа служанки он проиграл дело, а я был оправдан. А если бы служанка сказала, что она ничего не знает, то прибегли бы к пыткам, и тогда — я проиграл бы.

Татарин был брошен в тюрьму, а я поехал к себе во двор и, взяв с собой мужа служанки, поставил его перед высокими господами. Он был также допрошен и также отвечал: «нет». Был уже вечер. Бояре велели привести из тюрьмы татарина и сказали ему, чтоб он говорил всю правду. Когда татарин увидел, что деньги сделали свое дело (das der Beutel vorhanden war), он признался в том, что это — неправда и что он оговорил меня, так как я приказал жестоко наказать его плетьми. Между тем во дворе были наготове все приказные, кто на лошадях, кто пешие — с фонарями. Если бы татарин остался при своем, то меня тотчас же ночью схватили бы на моем дворе и увели бы в тюрьму. По утру я опять пришел на опричный двор и стал перед высокими господами (vor diese grossen Hansen). Дьяк сказал: «Вот твой слуга!» И в моей власти было взять его и убить. Я же ответил дьяку / об./ Осипу Ильину: «В таком слуге я не нуждаюсь». Но, так как люди мои просили меня, чтобы я помиловал его, я так и сделал и опять взял его к себе. Иначе он должен бы сидеть в тюрьме и есть блины, а бояре не смели бы его отпустить без моего повеления.

Когда он опять попал ко мне во двор и понял, что я не хочу доверять ему ничего, он снова задумал донос и как-то проговорился, что он собирался жаловаться великому князю будто бояре получили от меня деньги и за то отпустили меня. При мне постоянно были два сына боярских — Невежа и Тешата: они-то и открыли мне это. Я быстро все сообразил и приказал вытолкать татарина за ворота. Немного спустя он был пойман на воровстве и на смерть забит кистенем, а затем брошен в реку. Его сотоварищ бежал из тюрьмы.

Мне донесли опять, что служанка таскает многое из моего добра. У меня был слуга, лифляндец Андрей; он пришел в Москву / 85/ с одним поляком. Его-то я и поставил на ее (служанки) место. Но заметив, что и он ведет себя не так, как следует, я опять поставил служанку вместо него. Тогда Андрей устроил такую штуку. Он раздобыл мою печать и написал грамотку моему приказчику Надею: «Надей! ты должен отпустить с этим самым Андреем шесть лучших лошадей. Я должен спешно выехать в одно место». Приказчик плохо рассмотрел грамотку, ибо мною она не была подписана, и отпустил Андрею шесть лошадей вместе с конюхом. Андрей взял их и привел к поляку в его поместье. А поляк, получив лошадей, велел Андрея прогнать. Узнав об этом, я спросил через посредство Иоганна Таубе у поляка, что он думает делать дальше. Видя, что я и Иоганн Таубе действуем заодно, тот возвратил мне столько своих лошадей, что я получил полное удовлетворение.

Этот мой слуга Андрей умер от чумы на пустом дворе и тело его было съедено собаками.

Когда великий князь со своими опричными грабил свою собственную землю, города и деревни, душил и побивал насмерть всех пленных и врагов — вот как это происходило. Было приставлено множество возчиков / об./ с лошадьми и санями — свозить в один монастырь, расположенный за городом, все добро, все сундуки и лари из Великого Новгорода. Здесь все сваливалось в кучу и охранялось, чтоб никто ничего не мог унести. Все это должно было бытв разделено по справедливости, но этого не было. И когда я это увидел, я решил больше за великим князем не ездить.

Когда великий князь отправился во Псков, ко мне прибежали несколько купцов, которые пришли из Холмогор. У них было много сороков соболей[82] и они опасались, как бы их не отобрали. А потому хотели расторговаться, ибо дороги были крепко заняты заставами. Они говорили: «Государь (Her)! Купите у нас наших соболей и дайте за них сколько вам будет угодно». «Но, отвечал я, у меня нет с собою денег!». «Так дайте нам расписку: мы получим деньги от вас на вашем дворе в Москве». Я мог бы получить этих соболей и без денег, но не сделал этого. Причина: я имел дела и дружбу с Петром Вислоухим сборщиком на Пустоозере, который собирает годовую дань соболями с самоедов / 86/. Я им отказал.