Все или ничего - Джудит Крэнц

Поднявшись, Лидди закрыла на ключ дверь номера, сама не зная, зачем она это делает, вернулась в кресло и, свернувшись в клубок, постаралась собраться с мыслями, чтобы понять, на каком она свете.

Пока шел бракоразводный процесс, Лидди с детьми жила у своих родителей в квакерской Филадельфии – городе, которым управляли столь консервативные мужчины, что даже старомодные бостонцы казались рядом с ними легкомысленными мальчишками. Если бы первый выход Лидди в свет, как и предполагалось до ее замужества, состоялся в танцевальном зале Эссембли-Бол, она так бы и осталась частью того общества, которое впервые собралось в этом зале еще в 1768 году на первый бал, куда не допускались разведенные или женатые второй раз. Больше всего филадельфийцы боялись общественного скандала, а потому не питали сочувствия к людям, замешанным в романтических отношениях, чувствах, грозящих разрушением семье и классу.

Лидди прошла свои круги ада, когда оповестила о предстоящем разводе друзей и знакомых, начиная с двоюродных бабок и кончая бывшими одноклассницами. Она поверяла им свою печаль один на один, устроившись за чашкой чаю в «Эйкорн клаб» на Локэст-стрит – своего рода эквиваленте престижного «Филадельфия клаб», только для женщин.

– Когда я встретила Майка, то была так молода и неопытна, что совершила наихудшую из возможных ошибок: вышла замуж за человека, с которым у меня нет ничего общего, – признавалась она, понимая, что ее собеседницы только пожмут плечами, услышав об этом разрыве, немыслимом в городе, где «общие интересы» супругов в большинстве случаев были лишь звонким словцом. – Я думала, что он переменится, как обещал, но теперь поняла, что это невозможно, что многого в нем просто нет. Если б речь шла лишь обо мне, я бы смирилась, но по отношению к дочерям это несправедливо – лишить их культурного общения, образования, которого они заслуживают...

Она рисовала картину, на которой ее муж, при всех его личных достоинствах, представал человеком, не имеющим за душой ничего, кроме забот о скоте, никаких интересов и культурных запросов, далекий от модного в филадельфийских кругах увлечения литературой, искусством, античностью, садоводством, а то и просто гурманством, которое почти всегда считалось сферой деятельности мужей.

Каждая из собеседниц слушала ее объяснения тепло и понимающе – даже вдвойне понимающе, поскольку втайне поздравляла себя с тем, что ее подобная судьба миновала. Лидди заслуживала скорее жалости, чем отрешения от того мира, к которому принадлежала раньше и при удаче, несмотря на развод, могла бы принадлежать снова: холостяков в Филадельфии хватало.

Как все эти сочувствующие ей подруги станут теперь судачить о ней! Судачить в том особом, филадельфийском ключе, который даже и определить-то трудно: несколько негромких слов, которыми обмениваются перед собранием Совета директоров Филадельфийского музея искусств; осторожный короткий разговор в антикварной лавке на Южной 17-й улице между двумя покупательницами, оценивающими достоинства китайской фарфоровой безделушки; еще один задушевный разговор в «Бейли, Бэнк энд Биддл» в ожидании заказа на изготовление приглашений; приглушенный шепот в антракте на концерте в Музыкальной академии вечером в пятницу или же за обеденным столиком, накрытым на двоих в «Честнат-Хилл». Любая жительница города, занимающая некоторое положение в обществе, прочтет сегодняшние газеты и с презрительной усмешкой вспомнит ее объяснения.

Если Майк Килкуллен такой уж безнадежный тупица и мужлан, каким рисовала его Лидди, то как же ему удалось завоевать сердце обворожительной и неуловимой шведской кинодивы, дочери стокгольмских интеллектуалов и, как писали газеты, великой актрисы и великой красавицы? Каким образом и когда? Ясно, что Лидди лгала им. Остается предположить, что Майк настолько увлекся Сильвией Норберг, что готов был разрушить их брак и жениться на ней, жениться спустя всего лишь несколько часов после их развода.

Подойдя к зеркалу, Лидди принялась внимательно изучать себя. Тридцать один год, и сейчас она куда привлекательнее, чем прежде. Наделена теми недоступными для многих и не поддающимися имитации неуловимыми чертами, которые отличают потомков узкого круга влиятельных и богатых восточнобережных аристократов. Никаких изъянов. Вот разве что чрезмерно добродетельна. И вот, на виду у всего света, ее сбросили на свалку, унизив, как только можно унизить женщину!

Любому филадельфийцу, если он еще не знал этого, уже к вечеру станет ясно, что Лидия Генри Стэк, еще двенадцать лет назад считавшаяся звездой сезона, которая могла выбрать себе в мужья любого холостяка в городе, ныне побеждена Сильвией Норберг. «Ну да, Сильвией Норберг, кинозвездой, – станут взволнованно нашептывать мужьям все женщины. – А разве есть другая Сильвия Норберг?» «Лидди явно дурачила меня, – добавят они чуть позже. – Бедняжка Лидди, чего ради она выдумывала все эти жалостливые истории о своем муже, когда должна была знать наверняка, что рано или поздно все станет известно?»

Если б она только знала! Если бы хоть на мгновение ей пришло в голову, что он может жениться на какой-нибудь Сильвии Норберг, ничто на свете не заставило бы Лидди дать Майку развод. Она могла бы уехать, забрав детей, и держать его на привязи, на цепи всю жизнь, не давая ему хода, вместо того чтобы вдруг оказаться в таком положении! Чего уж тут удивляться, что он согласился с условиями развода, не сопротивляясь. Адвокат Лидди заметил, что даже с его точки зрения она требует слишком многого, но Лидди настаивала на своем, требуя, чтобы он добивался максимума – как в алиментах, так и в обеспечении детей. Если б она только знала...

Поднявшись, Лидди принялась расхаживать по номеру из угла в угол. Уже пора было отправляться в аэропорт, но она все больше укреплялась в мнении, что не должна возвращаться в Филадельфию. Возможно, теперь это единственное место на всей земле, куда она не сможет показать носа. Позвонив в аэропорт, Лидди отменила заказ и сказала телефонному оператору, что готова ответить на несколько звонков.

Куда она может податься? Филадельфия – город самодовольный, занятый своими проблемами, но не настолько отсталый. Господь свидетель, чтобы ее жители лишили себя радости посплетничать с друзьями из соседних городов. Значит, не подходит ни один город Восточного побережья, исключено на несколько лет как минимум. Оставалась Европа. Деньги для Лидди не проблема. Ее доля с прибылей ранчо вылилась уже в круглую сумму, а полученное прошлой зимой наследство увеличило ее доход еще на десять тысяч долларов в год. На тридцать пять тысяч долларов в Европе можно прожить припеваючи. Только вот где именно?

Когда телефон зазвонил снова, она была уже в полной готовности.

– Миссис Килкуллен, это Хэнк Джеймисон из «Хералд икзэминер». Разрешите мне попросить вас прокомментировать женитьбу вашего мужа на Сильвии Норберг.

– Да, пожалуйста, мистер Джеймисон.

– Как вы относитесь к этой новости?

– Я надеюсь, что они будут счастливы. То есть я в этом уверена.

– Вы знали, что их бракосочетание должно было произойти вчера?

– Естественно. Мы с бывшим мужем по-прежнему остаемся друзьями.