Белая обезьяна, чёрный экран - Ольга Николаевна Аникина

я стоял и курил, и не мог вернуться домой. Выяснилось, что идти мне некуда. Потому что тянулся проклятый выходной, и потому что я второпях оставил дома зонтик.

Задание 12. Лёля

(из коробки №S-49/1А-ЮХ)

2007 г.

Это была комната с видом на заросший деревьями закуток, до которого ещё не дошли руки дизайнеров. Превратив старый подмосковный санаторий в модный пансионат выходного дня, строители освоили всю территорию вокруг здания, за исключением небольшого куска под окнами трёхэтажного корпуса, где я снял себе номер по дешёвке, дабы не привлекать внимания Лёлиного начальства. И всё равно, оказывается, привлёк.

Начальство проводило тренинг по продажам. Приехать сюда было моей единственной возможностью встретиться с Лёлей. Наши расписания катастрофически не совпадали, плюс ко всему на ней лежало всё её нехитрое домашнее хозяйство, с маленьким ребёнком до кучи. С ребёнком сидела бывшая Лёлина свекровь, и вариант моего появления в их московской квартире не рассматривался вовсе.

Под окном корпуса росли рябины, их повсюду сажали в конце прошлого века. Деревья торчали на каждом повороте в скверах, разбитых вокруг всех больниц и поликлиник, где мне когда-либо доводилось работать. Не люблю лубочную яркость рябиновых кистей, но в тот вечер, глядя на них в окно, я чувствовал спокойствие.

Лёля захотела воды, и я встал за стаканом. Она опередила меня и шагнула в темноту, ступая босиком по гостиничному линолеуму. Глядя на неё, я почувствовал, какой в комнате холодный пол. Тапочек у Лёли не было, да и ничего не было — ни майки, ни сорочки. Она, наверное, стеснялась ходить голой по комнате: её движения внезапно сделались неуклюжими. Когда Лёля наклонилась над столиком, на её спине под кожей выступили острые позвонки, и линия, соединяющая их, была неровная, С-образная.

Я подошёл сзади, наклонился и провёл ладонью по её спине.

— Лёля, у тебя сколиоз! — радостно шепнул я ей на ухо.

— Дурак ты, Юрка, — она легонько толкнула меня в бок локтем. — Я это знаю с пяти лет.

И обернулась.

У неё было немного припухшее лицо, словно бы с похмелья. Глаза блестели. Губы были уже сухие, потресканные. Я потрогал их пальцем. Лёля, прищурившись, легонько схватила мой палец зубами, как маленький зверёк.

Потом мы закутались в одеяла и вышли на балкон подышать.

— Ты подстриглась.

— Только заметил?

— Жалко твои косы.

— Самое безобидное, что я сделала за последние годы.

— Я приехал сказать… Лёля, нам надо быть вместе.

— Молчи уже.

— Хорошо.

Никогда её не обижу, вечно буду её оберегать. Хотел сказать ей об этом, но любая моя фраза казалась грузной и грубой, а всё, что я делал, было и того хуже.

— Скоро пойду, — произнесла она. — Дай сигарету.

И выпростала руку из одеяльного комка. Сигареты лежали на подоконнике.

— Ты раньше не курила.

— Раньше… — Лёля вдохнула дым. — Да ты меня раньше-то и не знал почти.

— Я тебя узнал, — я снова сказал глупость.

И добавил:

— Ты теперь свободная женщина, можешь ночевать где хочешь. Почему ты уходишь?

Лёля покачала головой.

— Это ты свободный мужчина. Хоть и женатый, правда. Женатый на моей собственной сестре! — сказала она, усмехнувшись, и добавила: — А я сотрудник фирмы.

— И что?

— И то, — Лёля покачала головой. — Нас контролируют, сволочи. Чуть ли не в постель заглядывают.

— Зачем им это нужно? Главное, чтобы вы хорошо работали.

Она закатила глаза.

— Корпоративная этика, тотальная открытость. Тебя и так уже заметил наш региональный менеджер. Спрашивал, не от конкурентов ли ты.

— Как всё запущено.

— В крупных корпорациях всегда так.

— Не жалеешь, что уехала из Питера?

Лёля вздохнула и снова поглядела на меня, не с насмешкой даже, а скорее с терпеливой усталостью.

— Ты спроси ещё, не жалею ли я, что ушла от мужа. Что бросила специальность.

— И спрошу.

— Не знаю.

Она помолчала.

— Ты ведь честно хотел?

Я кивнул. Она ткнула сигаретой в пепельницу.

— Я устала зарабатывать копейки. Я же так и не стала актрисой. Ради чего были мои мучения? — сказала она, глядя вниз, на освещённую фонарями аллею. — А с мужем у нас и так всё разваливалось. Зато сейчас у меня зарплата даже больше, чем у него.

Она повернулась ко мне, заглянула мне в глаза и насмешливо добавила:

— И больше, чем у тебя, кстати.

Я сокрушённо развёл руками. Одеяло, в которое я был замотан, упало на пол.

Мы засмеялись. Подняли одеяло.

— Не уходи так быстро. Сколько нам осталось?

— Наверное, час.

Я обнял мягкий комок, внутри которого пряталась моя Лёля, жёсткая, как железный сердечник.

— Ну вот и всё, что надо, — сказал я. — Больше ничего не надо.

И Лёля ткнулась носом мне в шею. Словно клюнула.

Просто обнимать её. Любые другие движения были уже напрасной тратой времени. Что успели, то успели.

— Когда у тебя свободные выходные?

— Не знаю.

— Напиши, я приеду снова.

— Хорошо, — буркнула она, и было понятно, что не напишет.

Краснеет ли она при встречах с клиентами, спрашивал я себя, но ни разу не задал ей такого вопроса. Строит из себя бизнес-леди, но сама всего лишь бесправная подчинённая, десятая спица в колеснице огромной торговой корпорации. И даже на встречи со мной у неё нет времени.

Я хотел попросить её, чтобы она показала мне фотографию сына. Потом решил, что это глупо, некорректно и вообще не вовремя. Она вот-вот встанет и уйдёт, какой сын, какая фотография?

— Расскажи мне, как ты живёшь в Москве.

— Ничего особенного. Москва и Москва.

Мне кажется, она уже засыпала, но, словно оловянный солдатик, держалась за единственную мысль — уходить, уходить. Несколько раз поглядела на часы.

Но пока время не кончилось, я её не отпускал.

А потом отпустил.

Смотрел, как Лёля натягивает колготки, рыбьим движением ныряет в длинную юбку. Мне хватало малого: просто на неё смотреть. Даже прикасаться было уже не обязательно.

Ушла.

Я оделся и, выждав десять минут, тоже вышел на улицу.

Было свежо, но ещё не промозгло. Я бы выпил чего-нибудь крепкого, однако в бар идти не хотелось, да и вряд ли он работал в полвторого ночи. А запастись спасительной бутылкой попросту забыл.

Я ходил туда-сюда по дорожкам, между бархатцами и долговязыми поздними розами. Лёлин запах выветривался из меня, тревога поднималась всё выше и выше. Я вдруг понял одну вещь. Лёля не сказала мне ничего, но только дурак бы не догадался.

Она развелась с мужем из-за меня. Из-за нашей встречи в прошлом году. Я вспоминал и ленинградские крыши, и мою первую поездку к родителям на дачу,