Почему хорошие люди совершают плохие поступки. Понимание темных сторон нашей души - Джеймс Холлис

Откуда же тогда происходит эта пугающая темнота – от души туземца или от Тени высокомерия, империализма, гордыни, женоненавистничества европейца, его бессознательного? Как могут «цивилизованные нации» раз за разом придумывать рациональное объяснение захвату чужих земель и культур, принося им свое неизученное сердце тьмы? Ответ очень прост: нужно лишь найти «обоснование», потому что «обоснование», мнимая «справедливая причина» может оправдать что угодно. Эта печальная хроника низменных мотивов и надменных комплексов, одурманивающих сознание, обнаруживается повсюду и представляет собой тайный, теневой позор нашей западной фантазии прогресса. Рабочая метафора у Гамбини: индейцы как зеркало европейской души, ее мрачное отражение в этом зеркале, ибо мрачный образ, который апостолы веры, спасения и прогресса не захотели признать своим отражением, они спроецировали на коренные народы. (Лишь в 1537 г. Римский папа Павел III объявил, что индейцы имеют человеческую душу. До тех пор вполне законным было убивать их, как хищник убивает свою жертву.) Каждая нация, каждая корпоративная структура постоянно обращалась к образу Другого, будь то соперничающая вера, национальное меньшинство или этническая группа, чтобы не замечать «своего мрачного отражения в стекле», не видеть зверя, прячущегося во внутренних джунглях.

И разве не это противоречие между исповедуемыми просветленными институциональными ценностями и нашим реальным поведением на протяжении истории представляет собой приглашение к работе с Тенью? Где ярче свет, там и Тень длинней всего. Созидающий разум может быть обращен к разрушению, если он окажется захвачен комплексом, особым интересом или будет движим страхом. Не задумываться об этой непреходящей дилемме – не только абдикация сознания, это верная гарантия ее повторения. Юнг написал цикл эссе, посвященных феномену Германии, которые можно читать бесконечно. Он обращал внимание на то, что исторические и социально-экономические условия в Веймарской республике привели как к экономическому коллапсу, так и к упадку культуры. Перед лицом этой депрессии выросло сверхкомпенсаторное превосходство. (Когда я вполне осознаю свое незавидное положение, можно попробовать ощутить хотя бы свое превосходство над тобой. Этот упадок духа поможет мне оправдать почти все, что угодно.) Кроме того, продолжает Юнг, под институциональными ценностями иудео-христианской традиции по-прежнему протекают языческие энергии. За инструментами научного достижения упорно сохраняются теневые программы страха, контроля и доминирования. Все, что отрицается внутри, не замедлит прорваться во внешний мир. Как пророчески заметил поэт XIX века Генрих Гейне, нация, сжигающая свои книги, однажды отправит на костер свой народ[81].

И вот еще один пример в том же ряду, на этот раз из Франции послевоенной эпохи. Дуг Сандерс в «Торонто глоб энд мейл» передает историю более чем двухсот тысяч детей, родившихся от немцев-солдат у матерей-француженок за время войны. Быстрая капитуляция Франции, поражение и оккупация наложили на всю нацию болезненный отпечаток унижения, кроме того, к движению Сопротивления примкнула лишь незначительная часть французов. Все вместе взятое вылилось в стремление обелить себя, в защитное отрицание, а также в преследование детей, родившихся в это бедственное время. И только теперь голос этих детей был услышан. Лишь на склоне лет многие из них смогли рассказать, каким отчуждением, деградацией, физическим и психологическим унижением оказалась наполнена их жизнь – и только потому, что они были «не теми» детьми. Преступление их состояло не в том, что они родились «внебрачными» – они стали живым напоминанием голлистской Франции, как много французов стало коллаборантами и сотрудничали с врагом. С пожизненным прозвищем enfants maudits, «проклятые выродки», их существование обернулось сплошным проклятием и в то же время живым доказательством того, сколь болезненной может оказаться встреча лицом к лицу с национальной Тенью.

Сёрен Кьеркегор заметил как-то, что «толпа истины не слышит». Наша глубочайшая надежда в отношении демократии заключается в том, что хотя бы время от времени толпа все понимает как следует. И все же всякий раз, стоит лишь выйти за пределы совести и сознательности индивида, как в игру вступают другие силы. Взаимодействие комплексов, коллективная инфекция психологических токсинов, проективная идентификация – все это может привести к психиатрическому состоянию, известному как folie deux, или «парная мания».

Нам нужно создавать институты всякий раз, когда мы испытываем нужду в том, чтобы провозглашать, сохранять, передавать ценности, представления, программы, причины и откровения. Институция – это формальная структура, созданная с целью сохранения и передачи ценностей. Однако, как не раз уже было подмечено на протяжении истории, институты со временем приобретают свою собственную идентичность, свою движущую силу и по иронии судьбы нередко переживают видение и ценности своих основателей, по мере того как они продолжают расти и усложняться от поколения к поколению. Всем нам доводилось быть жертвами бюрократов, все мы чувствовали себя обезличенными, столкнувшись с институтами. Институты имеют склонность к непомерному разрастанию и к перегрузке администрацией в верхах, к тому же в конечном счете они обзаводятся собственными структурными, своекорыстными ценностями, которые могут противоречить первоначальному предназначению учреждения. В частности, с течением времени институты переходят к обслуживанию двух абстрактных принципов более, чем основополагающих ценностей:

Как видим, институты могут отбрасывать очень обширную Тень. Те, кто работает в их стенах, часто оказываются в ловушке собственных тавтологических оправданий: «Мы делаем это, потому что мы это делаем» – вместо того, чтобы задаваться вопросом об обоснованности самих устоев института. Институты могут обезличивать, ломать несогласных и реформаторов и отходить от принципов, которым были призваны служить от момента основания. Каким бы ни был институт, будь то корпорация, религиозное, академическое или благотворительное учреждение или же правительство, он обладает своим ограниченным видением и всегда порождает свою теневую программу и теневую стоимость. Много ли найдется институтов, настолько свободных от предрассудков, возглавляемых личностями столь прозорливыми, чтобы самостоятельно принять решение и завершить свою работу, как только цель достигнута или перестала быть значимой?