Святой Грааль. Во власти священной тайны - Ричард Барбер

Постепенно в средневековых романах «Грааль» обретает статус «Святого Грааля». Именно в этом значении использовано это слово в двух рукописных изводах «Первого продолжения»: когда Гавейн впервые оказывается в замке, он видит именно Грааль. Но, по мнению некоторых исследователей, это слово появилось в тексте в результате позднейшей интерполяции. Хотя Кретьен де Труа и назвал его «tante sainte chose», или «святыней тетушки», но лишь в «Перлесво» и цикле «Ланселот-Грааля» подобное определение становится устойчивым. В «Истории Святого Грааля» слову «Грааль» почти всегда предшествует эпитет «святой». Робер де Борон не знает этого определения, не встречается оно и в большинстве романов, уступив место более частому обозначению — «богатый Грааль», которое вполне соответствует тексту самого Кретьена, описавшего блюдо, усыпанное драгоценными камнями.

Обратившись к трудам Робера де Борона, мы видим, как Грааль превращается в термин, обозначающий блюдо, в которое Иосиф Аримафейский собрал кровь, истекшую из ран Христа после снятия Его с Креста. Может быть, Грааль был чашей, а не блюдом? Робер де Борон назвал его «благородным сосудом, послужившим Христу при совершении Таинства». В Евангелиях говорится, что на Тайной Вечере присутствовали и чаша, и блюдо. Старинный перевод Евангелия содержит слово «veissel», обозначающее вазу или сосуд, а в «Повести о Граале» «vaisselemente» используется для обозначения карелки или подноса. В «Вульгате», то есть в переводе Евангелия на латынь, говорится о чаше, при этом используется слово «calix»[109]. Если бы Робер де Борон захотел указать на чашу Тайной Вечери, то он, вероятно, воспользовался бы словом «calice», то есть «потир».

В «Перлесво», как мы видим, концепция Грааля по мере повествования постепенно изменялась, при этом особенно показательна сцена первого посещения замка Короля-Рыбака Гавейном, узнавшим в Граале «потир, который в те времена казался редким зрелищем». Вместе с Граалем предстали еще два видения: «силуэт ребенка» и, когда «Грааль пребывал высоко в воздухе», образ венценосного Царя, пригвожденного ко кресту, с копьем, пронзившим Его ребро. Оба эти видения, как мы увидим, часто сопутствуют появлению потира во время мессы.

Кроме того, потир занимает центральное место в кульминационной сцене, описывающей явление Грааля королю Артуру, пришедшему в качестве паломника к Перлесво, после того как он вторично вторгся в замок Грааля:

«Затем началось святое и славное богослужение. Так вот, как говорится в этой истории, во владениях короля Артура в то время не было ни одного потира. Во время консекрации[110] появился Грааль, представший в пяти обличьях, но все они оставались незримыми, ибо сокровенные тайносовершительные молитвы не следовало произносить никому, кроме того, кому Бог даровал особую благодать. Но король Артур видел все, что касалось таинства пресуществления, и то, как, наконец, появился потир; а отшельник, совершавший мессу, обнаружил письмена на покрове поверх него; надпись гласила, что Бог желает в память о Себе принести в этом сосуде евхаристическую жертву, которой является Его распятая Плоть».

То, что Грааль предстает в виде потира лишь в конце мессы, подтверждает тот факт, что изначально он не мог иметь форму потира.

Описывая Грааль в виде чаши или блюда, автор «Истории Святого Грааля» следует за Робером де Вороном и использует слово «блюдо» («escuele» — от латинского «scutellа»); но когда мы обращаемся к тексту цикла «Ланселот-Грааля», появляется «сосуд» («vaissel»), о котором сказано, что он имеет форму потира. Это отличие объясняется скорее всего различным генезисом этих двух романов, восходящих к различным первоисточникам. Что касается «Истории Святого Грааля», то он, как уже говорилось, принадлежит к числу довольно поздних романов, в то время как цикл «Ланселот-Грааля» близок по времени создания к «Перлесво», в котором также отмечается колебание между блюдом и потиром. В кульминационной сцене «Поисков Святого Грааля» (цикл «Ланселот-Грааля»), когда Христос собственноручно удостаивает рыцарей причастия, автор использует не слово «vaissel» («сосуд»), но возвращается к прежней форме — «escuele» («блюдо»), давая при этом подробные разъяснения относительно Грааля и сообщая, что он как раз и являлся тем «блюдом, из которого в дни Пасхи Иисус Христос со Своими учениками вкушали агнца». Данный эпизод не оставляет сомнений в том, что содержимым Грааля является отнюдь не причастное вино, но гостия (облатки — Плоть Господня). Мы совершили полный круг и вернулись к версии Кретьена: в Граале находится гостия. Словом, даже если Грааль способен становиться «то потиром, то дискосом, то дароносицей», он всегда сохраняет сокровенную связь с евхаристическим сосудом.

Итак, Грааль ассоциируется с религиозными обрядами, но какова его роль в богослужении? «В повести о Граале» Кретьена, как уже было сказано выше, Грааль выступает в качестве временного хранилища для уже освященной гостии. Сначала его роль оставалась не вполне ясной, но затем он становится неотъемлемой частью мессы и центром посвященного ему богослужения. В «Перлесво» Гавейн неожиданно для самого себя оказывается очевидцем «службы в честь Святого Грааля» и только затем описывается сам Грааль. В романах Грааль всегда сохраняет связь с часовней в замке Короля-Рыбака; даже появляясь во время роскошной трапезы, Грааль оказывается вынесенным из часовни, граничащей с залом. Кроме того, он не является реликвией, хранимой в особом Ковчеге и извлекаемой из него по воле людей, желающих совершить богослужение: Грааль приходит и перемещается по собственной воле — лишь один раз, когда Гавейн видит Грааль в зале, его несет дева. Кроме того, эпизод с сонмом ангелов создает особое литургическое настроение. Нечто подобное происходит и в цикле «Ланселот-Грааля», включающем в себя сцены, напоминающие литургию: ночной визит Борса к Граалю ознаменовался прежде всего появлением несущего копье «белокурого юноши в одеянии, похожем на облачение священника, но без его риз». Затем появился Грааль: «На серебряном столе пребывал Святой Грааль, покрытый белой парчой, а перед столом в коленопреклоненной позе склонился человек в епископском облачении».

Подобные намеки на литургию в честь Грааля предшествуют кульминационному моменту «Поисков Святого Грааля», когда в последний раз в Корбенике (как называется замок Грааля в романах «Вульгаты» и у Мэлори) появляется Грааль, а затем звучат в заключительной сцене романа, разворачивающейся в «духовном дворце» в стране Саррас[111]. Как и следовало ожидать, все эти вполне оформившиеся образы были намечены в «Истории Святого Грааля». Иосиф облачился в ризы и предстал перед Святым Сосудом, чтобы «по своему обыкновению» отслужить мессу; и это свершилось прежде, чем король Мордрен потерял зрение вследствие того, что устремил взор внутрь Грааля. В конце же «Истории» король Альфасан видит «Святой Сосуд, пребывающий на серебряном столе, а перед ним неизвестного человека, который, похоже, являл собой священника, произносящего молитвословия во время мессы».