Загул - Олег Зайончковский

– Послушай, – он обращается к Наде, – зачем нам эти хинкали? Давай мы с тобой… сходим сегодня в горы.

Предложение – он это знает – встречено будет в штыки. Не беда. Игорь выслушает, что у Нади нет в багаже подходящей обуви и что в горах много насекомых и змей. Возможно, будут и другие возражения – он выслушает их все и все отвергнет. Между ним и Надей состоится препирательство, а потом они пойдут в горы.

Так все и происходит. Спустя полчаса Нефедовы уже идут подгорной дорогой, не мощеной, но естественным образом неприятно каменистой. Конечно, права была Наденька – она обута в парусиновые легкие тапочки, которые идут к ее стройным ножкам, но нехороши для прогулок по горным кавказским дорогам. Сквозь тонкую их подошву Надины стопы и пятки тревожат острые противные камни.

Дорога плоха, а в гору меж тем подниматься не собирается. Ей незачем в гору, ведь она всего-навсего местный проселок, не предназначенный для заезжих покорителей вершин. Вдоль дороги стоят каменные плосковерхие домики – это такие здесь избы. Вместо кур на заборах сидят тут огромные птицы без лиц – индюки; а там, за спинами индюков, пылают мандариновые пожары и трудятся женщины, одетые так, будто пришли с похорон, – видимо, жены игроков в нарды.

– И долго нам топать через эту деревню? – Надя теряет терпение. – Ты в горы хотел? Так вот же она, гора!

Гора-то действительно «вот» – застит всю правую половину неба. Только, чтобы взойти на нее, не видно ни единой тропинки. Склон, поросший щетинистой желтоватой травой, разгорожен плетнями – он служит тут пастбищем, а вовсе не предназначен для гуляния туристов. В настоящее время его объедают несколько вислозадых овечек и один осел. Животные с интересом прислушиваются к звукам незнакомой им русской речи. Впрочем, речь эта такова сейчас, что лучше овечкам ее не переводить. Дело в том, что Надя отказывается наотрез идти дальше по этой ужасной колючей дороге, ведущей к тому же неизвестно куда. И лезть без тропинки в гору она тоже не хочет, потому что она, по ее выражению, «пока что не дура». Игорь иного мнения: он честит свою спутницу кисейной барышней, размазней и еще такими словами, которых нет в овечьем литературном. Его цель – пробудить в своей спутнице спортивный дух, однако в конце концов он добивается обратного. Надины глазки вдруг увлажняются.

– Ах так!.. – восклицает она и, круто развернувшись, шагает обратно в сторону пансионата.

Надя идет, не оглядываясь, – решительно, но то и дело оступаясь на камушках оттого, что слезы мешают ей видеть дорогу. Игорь смотрит ей вслед; он знает, что она не вернется.

Скоты возвращаются к своей бесконечной трапезе. Кроме хрупа срываемой ими травы да пения насекомых, похожего на обыкновенный звон в ушах, больше никаких звуков. Надина фигурка вдали уменьшилась в точку и пропала. Игорь уже не сердит на нее, а только чувствует свое глубокое одиночество.

Что ж! Нефедов мужественно сдвигает брови – теперь он из принципа взойдет на гору, чего бы это ему ни стоило. Больше не утруждаясь поисками тропинки, он сходит с дороги и перешагивает через ближайший плетень. Овцы напуганы, – с тревожным блеянием они бегут перед Игорем, пока не упираются лбами в противоположное ограждение. Там они сбиваются в кучку, выставив навстречу пришельцу свои жирные зады с трепещущими хвостиками. Мир вам, овечки! Одолев следующий плетень, Игорь попадает в загон к ослу. Этот удирать не спешит, а лишь глядит на пришельца своим ослиным печальным взором… Кто – природа или человек-творец посмеялся над этим созданием? Мог бы одним прыжком обрести свободу, а вместо этого топчет собственные свои фекалии, подъедаясь в загоне. Вот для Нефедова плетень не преграда. Только бы этот его бросок через пастбище не заметили местные скотоводы…

Но уже позади разгороженный луг. Поднявшись выше по склону, Игорь попадает в пахнущую аптекой рощу невысоких колючих деревьев. Подъем становится круче; деревья удерживаются на нем, вцепившись узловатыми корнями в скалистую почву, и Нефедову все чаще приходится следовать их примеру, помогая себе при ходьбе руками. «Наде пришлось бы здесь туго…» – мелькает в голове его мысль… и следующая, о неактуальности первой.

Нет, восхождение такой сложности не для кисейных барышень! Игорь карабкается по камням, хватаясь за ветки, отвечающие на пожатие руки острыми шипами. До чего все-таки недружелюбные заросли! Попадись они Игорю где-то на ровном месте, разве сунулся бы он в них? Но здесь его вдохновляет сам факт продвижения вверх. Если держишь свой путь к вершине, то думаешь, что у тебя есть цель и жертвы твои не напрасны. Этим-то горы и привлекательны. Утешаясь подобными мыслями, Нефедов убеждает себя, что в трудностях подъема как таковых содержится глубокий смысл. Только… зачем эти трудности усугублять с помощью колючей проволоки?

Помеха такая, что Игорь в нерешительности останавливается. Колючая проволока – это не деревенский плетень; здесь дело, возможно, государственное. Правда, снизу, с дороги, Нефедов не видел на горе никаких государственных объектов, да и выглядит заграждение не очень солидно: проволока проржавела, провисла и оплетена вся вьюном с голубыми цветочками. Как бы то ни было, Игорь понимает, что точка возврата для него пройдена. Она осталась далеко внизу – в шипастых кустах, в ослином загоне или, скорее всего, на дороге, где он поссорился с Надей. Не найдя поблизости никакой запрещающей таблички, Нефедов отваживается продолжить путь. Он заносит ногу через проволоку и тем самым нарушает запрет, смысл которого ему пока неясен.

По ту сторону ограждения та же чаща кустов. Однако идти шаг от шага становится легче – это оттого, что убывает крутизна подъема. Нефедов замечает, что окружающие растения и сам он принимают по отношению к земле привычное перпендикулярное положение. В просветах между деревьями показываются какие-то синеющие дали – небесные, а может быть, и морские. Сомнений теперь уже нет – Игорь добрался наконец до вершины. Он покорил эту гору, но ощущает ли торжество? Дорого далась ему эта победа, а разделить ее не с кем.

Мало где человек так чувствует свое одиночество, как сидя на вершине горы. Привалившись спиной к стволу дерева, Нефедов курит и рассматривает кобылку, порхнувшую ему на колено. Дальность полета ее ограничена; она родилась на горе и тут умрет, даже не подозревая, как высоко занесла ее судьба. Что ж, каждому суждено свое: кобылке – порхать на горе Кавказа, а человеку надо возвращаться к людям.

Нефедов успел отдохнуть. Он встает и отряхивает штаны. Он намерен продолжить свой путь в неизведанное. Вперед и вниз – теперь уже по лицевому, обращенному к морю склону.

Это парадная сторона горы. Колючую дикую поросль тут сменяет широколистый кустарник – явно саженный, явно культурный, кое-где даже с остатками белого ароматного цвета. Вскоре показываются первые, худенькие пока пальмы. Неожиданно под ногами Игорь нащупывает дорожку, точнее, ее останки в виде оплывших от старости, полуразложившихся фрагментов асфальта. За кустами виднеются руины каких-то ротонд и бетонных вазонов, оплетенные зеленью. По сторонам дорожки встречаются небольшие бетонные пьедестальчики, объеденные непогодой; статуи не сохранились – только в местах, где крепились их ноги, торчат арматурные прутья.