Stalingrad, станция метро - Виктория Платова

Карлуша лежит в кровати, на спине — поза, совершенно естественная для спящего. Лица Карлуши не разглядеть (Елизаветины глаза, вопреки ожиданиям, так и не привыкли к темноте) — но кто еще может быть здесь?

Только он.

Нет-нет, лучше не думать, что это он! Мало ли кто мог прилечь на кровать, мало ли чьи веки оказались прикрытыми так неплотно. Лицо лежащего человека по-прежнему ускользает от Елизаветы; бежит, как трагический олень, преследуемый волками. Но неприкрытые веки — вот они! Под ними нет ничего теплого, летнего. Нет жизни — одно неподвижное стекло.

А значит — это не Карлуша.

Елизавета и сама не заметила, как опустилась на колени и судорожно ухватилась за жесткую раму кровати. Будильник стучит и стучит, отдаваясь кувалдой в висках. Елизавете ничего не стоит восстановить в памяти его облик. Красочный слой, нанесенный на стрелки, слегка поврежден; цифры на циферблате не арабские, как в подавляющем большинстве часовых механизмов, а греческие. Надпись под полуденно-полуночными двенадцатью (МПЗ) Елизавета пыталась расшифровать долгие годы. Ничего более убедительного, чем «мой папа замечательный», на ум не пришло. По одной версии, будильник был подарен малолетнему Карлуше певицей Лидией Руслановой, по другой — маршалом Рокоссовским. Дался ей этот будильник! — и при чем здесь будильник?.. И почему она стоит на коленях, вцепившись пальцами в кровать?

— Карлуша, вставай!

Нет, это все-таки не Карлуша, Карлуша обязательно бы откликнулся. Он не стал бы так бездарно пугать свою куколку, свой цветочек. Он не стал бы занавешивать глаза пуленепробиваемым стеклом или осколками льда. Смешно даже думать об этом — лед ни за что не удержится у Карлуши под веками, он обязательно растает, ведь Карлуша теплый.

Летний.

Он теплый, а рука, выпроставшаяся из-под одеяла, — холодная. До сих пор Елизавете казалось, что она держится за раму, но это — рука. Между железом и рукой нет никакой разницы.

— Карлуша, вставай!

Елизавета не кричит, она говорит шепотом. Карлуша всегда утверждал, что шепот воздействует на любого человека лучше любого крика. К шепоту прислушиваешься. Но почему Карлуша (если это все-таки Карлуша) не хочет прислушаться?..

Будильник — вот главный раздражитель, дезориентирующий, вносящий смятение. Из-за него совершенно невозможно услышать дыхание спящего. Если он перестанет тикать, дыхание проявится в полную силу и все сразу станет на свои места. Итак, ее главная цель — будильник. Он должен замолчать и как можно скорее. Как можно, как можно…

Как можно так пугать меня, Карлуша?!.

Все так же, не поднимаясь с колен, Елизавета ползет в сторону неуместного, идиотического тиканья. Будильник испокон веков стоял на столе, он пережил множество соседей. Сначала это были журналы «Огонек» и «Наука и жизнь», открытые на страницах с кроссвордами. Затем появились тоненькие книжки со сканвордами, теперь вот — похожие на графические заготовки для вышивания крестом судоку.

Карлуша любит разгадывать кроссворды, он врезается в них на полном скаку и лихо заполняет клетки, при этом одна или две позиции обязательно остаются неразгаданными. Бороться с этим явлением можно только одним способом — на ходу залатывая прорехи в эрудиции. И Карлуша борется, совсем недавно он купил увесистый том «Энциклопедии кроссвордиста». Наиболее часто встречающееся в кроссвордах слово — рыбалка, наиболее часто встречающееся имя — Hерон. Вот если бы лежащий в кровати человек оказался древнеримским императором Нероном, до которого Елизавете нет никакого дела!..

Мечтая о несбыточном, Елизавета нащупывает будильник и, секунду подержав его в руках, изо всех сил швыряет в стену.

Издав предсмертный металлический лязг, будильник замолкает.

Теперь все должно образоваться, устроиться к их общей с Карлушей радости.

И нужно вернуться к кровати и услышать наконец то, чего она хочет услышать больше всего на свете, — Карлушино дыхание.

Спящий Карлуша всегда выглядел потешно: не Бельмондо-герой, а Бельмондо-комик, с распущенными губами и нечетким овалом лица (поперечные морщины доминируют над продольными, а не наоборот). С таким типом постоянно случаются забавные истории: на него падают ведра с краской, он сам падает в реку с моста, а после застревает в лифте с парочкой манекенов и обезьянкой-игрунком; он вечно садится не в тот поезд, вечно висит на карнизах двадцатого этажа, вечно оказывается запертым в шкафу; у машин, которыми он управляет, не все в порядке с тормозами; единственная, выпущенная в радиусе километра, пробка из бутылки с шампанским обязательно попадет ему в лоб. Женщины не обращают на него никакого внимания, зато дети, собаки и инвалиды-колясочники его обожают. Еще про женщин: с ними все тоже не так просто. Обязательно (просто обязательно!) найдется одна, которая остановит на Бельмондо-комике свой благосклонный взор. Совсем не факт, что это окажется Кэтрин-Зэта, но кто-то очень похожий на нее. И в этом внезапно возникшем союзе комика-Бельмондо и неземной красотки, похожей на Кэтрин-Зэту, торжествует не только любовь, но и трезвый расчет:

Бельмондо-комик непотопляем.

Да, с ним постоянно что-то случается. Но не может случиться до конца, если понимать под концом трагический финал. Для того и нужен непотопляемый Бельмондо-комик: чтобы навсегда быть гарантированным от трагического финала, а ведро с краской уж как-нибудь переживем.

Вот и Карлуша такой же. Во сне Карлуша позволяет себе сопеть, похрапывать, пофыркивать, похрюкивать, бормотать что-то несвязное, чмокать губами. Он ми на минуту не унимается.

Прошла уже минута.

Или сто минут?..

Пусть сто — ни единого звука так и не возникло. И это не просто тишина — тишина, переложенная ватой, как отвисевшие свое елочные игрушки. После праздника их прячут в коробки до следующего года и вот так вот перекладывают ватой, чтобы не разбились. Карлуша терпеть не может современные елочные игрушки из закамуфлированного пластика. Все игрушки в их доме — стеклянные и очень-очень старые. Они годятся Елизавете в матери и даже в бабушки. В матери — три ха-ха! Что это за матери, которые видят своих детей раз в год и то довольно непродолжительное время? Худшая мать — только Женщина-Цунами, да-да-да… Тс-сс! Карлуша просил никогда больше не упоминать это имя всуе.

Она и не упоминает.

Карлуша — как самый настоящий немец и лютеранин в душе — с особым размахом празднует Рождество. Елка ставится на кухне, благо место позволяет. А над плитой развешиваются рождественские носки — красный Елизаветин и белый Карлушин. Что именно лежит в ее носке, Елизавета знает заранее — Карлуша не мастак на сюрпризы, он согласовывает подарок едва ли не с весны: весь прошлый год они проговорили об аудиоплеере для дисков — его Елизавета в конечном счете и получила. Что заказать Карлуше на следующее Рождество?

Духи.

Нет-нет, DVD-проигрыватель! Вот только как засунуть его в носок?