Ловушка - Павлов Сергей

всё вычерпал и спустил в канализацию. На всякий случай оставил пару бутылок этой мутно-ржавой воды. Подумалось, изучу её электронным микроскопом. Может, как-нибудь пойму, откуда эта вода — дождевая или, скажем, из озера?

В комнате управления проверил через головной компьютер Молблана данные камер наблюдения. Хотел посмотреть запись произошедшего и выяснить, сколько воды изначально было в Сфере. Понять, полная была или нет. Если Грейс переместило в крупный водоём, Сферу должна была заполнить до верха «заместительная материя» из будущего в виде воды.

В коем-то веке заместительную материю не выкинуло наружу, а компактно расположило внутри Сферы!

Камера в пусковой комнате не функционировала. Вблизи Сферы давным-давно сбоит освещение. Не любит электроника Сферу Грейс, ох как не любит! Пришлось руководствоваться своими сумбурными ощущениями от встречи с «холодной стеной», толкнувшей меня в момент распечатывания дверцы. Согласно воспоминанию, трёхметровая глобула Сферы была заполнена примерно на две трети, поэтому голову мне и не намочило. Я заключил, что если Грейс и переместило в водоём, то он не настолько глубок как озеро. Может, какое-нибудь болотце в овраге?..

Образец воды я отправил в электронный микроскоп, посредством которого Молблан исследовал шерсть вернувшихся из будущего кроликов.

Результат показал, во-первых, огромное содержание железа. Это я и сам понял: мутная вода с ржавчиной. Во-вторых, некоторое количество продуктов активности урана-235! Тревожная новость. Судя по количеству радиоактивных частиц, для того чтобы всерьёз облучиться, надо купаться в такой воде днями. 235-ый уран способен поддерживать цепную реакцию и является основой ядерного топлива. Может, этот уран даже не из будущего? Уровнем ниже до сих пор работал в автоматическом режиме реактор ди си эй. Сколько в нём тонн этого урана?.. Впрочем, если с реактором возникнут проблемы, система мониторинга это покажет здесь и сейчас. А можно ли так слепо доверять электронике? Тем более, здесь, сейчас…

Мои мысли проваливались в сумбур. Сумбур и только.

«А кому сейчас легко?» — подумал я, собираясь с силами.

Вирус или что это такое, оно всех «причёсывает» под одну гребёнку в эту самую минуту. Причёсывает, должно быть, теперь и меня. Капелька урана-235 погоды не делает ни мне, ни Грейс, надёжно защищённой непроницаемым костюмом.

Промокшую одежду, которую я изначально собирался просушить, выкинул в самый дальний край подземного комплекса ди си эй. Продезинфицировался, как мог. Бутылки с образцами воды убрал подальше и с большой-пребольшой тревогой стал дожидаться возвращения Грейс.

***

Ощущения были не из приятных…

На седьмой день после отбытия Грейс я чувствовал себя кошкой, проглотившей большой комок шерсти. Вернее кошкой, проглотившей огромный комок шерсти и не могущей его отхаркнуть! Желудок отказывался принимать пищу. Даже от глотка воды он, казалось, раздувался в размер баскетбольного мяча. Вот так кладезь здоровья людей будущего, Mv-Mod, приступил к своему чёрному делу. Перестраивал мой организм в какую-то иную форму по неведомому образу и подобию. Сначала отучал принимать пищу…

Как-то уж очень стремительно пролетел для меня инкубационный период. Вирус принялся скручивать меня в бараний рог значительно быстрее, чем это отмечала общая статистика. Однако я не мог ручаться за то, что анализатор ДНК в том лагере правильно диагностировал у меня отсутствие заражения. Ошибка? Вдруг на самом деле я был заражён какое-то время ещё до нашего первого вояжа с Грейс в будущее? Истину не узнать. Оставалось смириться с тревожными фактами и фиксировать изменения в самочувствии.

Теперь одному богу известно, какие биохимические перестроения подразумевались создателями. Может, люди будущего питались как-то иначе и проще, может, через инъекции, а может, каким-то иным хитроумным способом. Пытаясь уразуметь их замысел и воображая, чего они хотели добиться, я неизбежно извлекал из своих воспоминаний поход в крематорий, и перед глазами вставал мерзкий вид бесформенной, регенерирующей жижи, в которую превращались умершие люди и в которую превратимся мы, если не достанем лекарство.

Следовало отвлекать себя чем-то от болезненных ощущений и не привлекать при этом дурных мыслей. Я это делал, как мог. Разумеется, уделил большое внимание изучению оставленной профессором информации. Грейс вела отдельный дневник, в который заносила свою интерпретацию отцовских умствований, а иначе говоря — переводила плоды его измышлений на человеческий язык. Из множества фактов выжимала суть, принципы. Так, читая его в оригинале и заглядывая в «перевод» Грейс, вникал в тайны великого ума, непостижимого в его безумной гениальности.

Лучше всего помогал абстрагироваться от всех этих ужасов сон, но наступал он с большим трудом. День и ночь смешались — биоритмы как будто ликвидировались. Организму стало всё равно, когда спать, а когда бодрствовать. Чтобы как-то напоминать ему о биоритмах, я каждый день выходил на поверхность в одно и то же время, в девять утра, и находился на холодном осеннем солнце столько, сколько было сил. Однако спускаясь обратно в лабораторию, на ходу засыпал.

На четырнадцатый день я начал принимать препараты, которые Грейс натащила из аптек. Антидепрессанты, комплексы витаминов и минералов, разнообразные пилюли и таблетки. Без лошадиной дозы ферментов, призванных содействовать пищеварению, было бессмысленно пытаться съесть хоть что-нибудь.

Грейс была права. В сильной болезни начинаешь всецело осознавать бремя тяжкой зависимости от собственного организма. Ощущаешь себя рабом, привязанным к своему телу цепями. Не разорвать их, не выторговать для себя послаблений! Всё острее осознаёшь, что твоё Я, твоё сознание, ты сам это нечто, замкнутое в тюрьме из нейронных сетей за решетками молекул, клеток и митохондрий. Нечто, стремящееся к совершенству, но прибитое как гвоздями к несовершенной биомассе тела. Люди будущего, похоже, эти цепи пытались разорвать. Получилось ли у них — теперь никогда не узнать. Видимо получилось, но не так как им хотелось. Теперь они лишь бесформенные призраки, стёртые из бытия нами и нашей машиной времени…

На двадцатый день я, худеющий, бледный как призрак, ходил медленно, словно обессилевший старик, но находил в себе силы на то, чтобы проскакивать быстрее пули мимо отражающих поверхностей. До такой степени не хотелось встречаться взглядом с собственным отражением.

Обоняние исчезло. Я больше не ощущал вкусов, не чувствовал запахов. Антидепрессанты, стимуляторы и прочие медпрепараты давали некоторый искусственный запас сил. Воспользовавшись этим обстоятельством, я проведал профессора Молблана. Посетил его белокаменные дома-близнецы. Благо, до этих цветочных полей от ди си эй было не так далеко. Смог дойти к «близнецам» пешком по цветочным полям, превращаемым холодными ливнями поздней осени в унылую, коричневую, грязевую жижу.

В доме профессора всё было так, как запомнилось мне в жуткий день нашей последней встречи.