Крымское ханство XIII–XV вв. - Василий Смирнов

Эль-Айни, описавши последнюю, роковую стычку Идики с сыном Токтамыша Кадир-бирды, стоившую жизни им обоим, упоминает одного только Дервиш-хана из рода Чингиз-ханова, который был еще возведен на царство самим Идики, и затем, рассказав об умерщвлении последнего, присовокупляет: «Когда случилось все это, то царством Дештским стал править некто из рода Чингиз-ханова, по имени Мухаммед-хан, но при нем смуты сделались постоянными, и дела расстроились (окончательно)». Арабский историк вслед за этим еще неоднократно повторяет меланхолическую фразу о непрерывных смутах и беспорядках в землях Дештских и всякий раз упоминает о Мухаммед-хане, как первенствующем и как бы признанном государе Дешти-Кыпчак. «В 824 = 1421 году, – говорит Эль-Айни, – государем земель Дештских был Мухаммед-хан, но между ним, Борак-ханом и Берке-ханом (вероятно, Чекре-ханом) происходили смуты и войны, и дела не улаживались»…[540] Под 826 = 1422–1423 годом буквально говорится то же самое. Под 828 = 1424–1426 годом замечено, что Мухаммед-хан одерживал перевес над прочими лицами ханского рода, стремившимися стать независимыми владетелями. Под 830 = 1426–1427 годом Эль-Айни называет Мухаммед-хана уже «государем Крыма и пр.» – и опять прибавляет при этом, что «земли Дештские были расстроены; в них (царствовала) большая неурядица между старшими эмирами»[541]. А между тем вскоре после того, именно «в джемазиу-ль-эввеле того же 830 = в марте 1427 г. прибыло письмо от завладевшего Крымом лица, по имени Даулет-бирды, состоявшее из прекрасных фраз»…[542] Речь идет о том высокопарном письме к султану египетскому, о котором у нас упоминалось выше[543]. Привезший это письмо сообщил, что в землях Дештских большая неурядица, и что три царя оспаривают царство друг у друга; один из них, по имени Даулет-бирды, овладел Крымом и прилегающим к нему краем; другой, Мухаммед-хан, завладел Сараем и принадлежащими к нему землями, а третий, по имени Борак, занял земли, граничащие с землями Тимур-Ленка. Но вскоре земли, захваченные Даулет-бирды, сделались также достоянием Мухаммед-хана, ибо Эль-Айни говорит под 832 = 1428–1429 годом, что «государем Крыма и прилегающих к нему земель – был Мухаммед-хан; и что 16 реджеба 832 = 21 апреля 1429 года прибыли в Египет послы от Мухаммед-хана, государя Дешти и Крыма, с двумя письмами, из коих одно было на арабском языке, а другое на уйгурском, которого никто разобрать не мог»[544]. Наконец у того же Эль-Айни читаем, что «в 847 = 1443–1444 г. государем Крыма и Дешти был (какой-то) Мухаммед-хан»[545], но прежний ли Мухаммед, или другой какой, этого не видно из слов Эль-Айни: это выясняется уже из других источников, свидетельствующих, что тут надо иметь в виду двух разных Мухаммедов.

Несмотря на всю краткость и неопределенность вышеприведенных известий об этой смутной эпохе, они все же дают некоторое понятие о тогдашнем положении дел в Крыме. Очевидно, что тогда уже взяли силу татарские беки, кочевавшие с своими ордами в самом Крыме, или по соседству с ним на материке, и, не обращая внимания на то, что творилось в главном татарском гнезде, Сарае, деятельно стремились создать свой особый центр, что вскоре и осуществилось, хотя и не сразу, не без борьбы с последними представителями золотоордынского единства, выбивавшимися из сил в стараниях поддержать это единство и воспрепятствовать успеху удельного сепаратизма.

Выступление Мухаммед-хана на политическое поприще имело место как раз в тот момент, когда Идики окончательно сошел со сцены, будучи тяжко ранен в битве с Кадир-бирды, и потом умерщвлен одним из эмиров Токтамыша. Старейшая из монет Мухаммеда выбита в 822 = 1418–1420 году в Астрахани. Из многих его противников, оспаривавших у него власть, особенно выдавался какой-то Даулет-бирды. По вышеприведенным сведениям арабских писателей, он владел в 830 = 1427 году Крымом и прилегающим к нему краем, Мухаммед же властвовал тогда в Сарае. Эти сведения идут от одного современника и очевидца тогдашних событий, посла Даулет-бирды ко двору египетскому, которому, конечно, не было надобности умалять размер владений своего господина.

Шильтбергер свидетельствует, что Даулет-бирды царствовал всего только три дня: он будто бы был убит врагом своим Мухаммедом, которого он незадолго перед тем низверг с престола и выгнал[546]. Но еще наш знаменитый историк заметил, что вообще известия Шильтбергера «неясны, бестолковы»; в данном случае тоже, кажется, не следует слишком полагаться на них: что-то не совсем вероятен такой краткий срок, отводимый властвованию Даулет-бирды. Как, в самом деле, этот последний мог успеть в течение трех дней и отчеканить монету своего имени, и повести дипломатические сношения с Египтом, снарядив и отправив туда гонца с письмами? На посольство Даулет-бирды отвечали из Египта установленным порядком, потому что в заметке, сделанной неизвестным автором в одной арабской рукописи, касательно форм официальной корреспонденции говорится между прочим: «Так писано было при Эльмелик-Эль-ашрефе Барсбае – да оросит Аллах век его! – хану Даулет-бирды»[547]. В той же заметке поименованы еще другие главнейшие претенденты на господство в Дешти-Кыпчаке, и в числе их видим Даулет-бирды, «который, – как сказано там, – принял (власть) от Мухаммеда; Мухаммед принял от Идики; а Идики от Токтамыша, сына ханского, Токтамыш же от Мамая, который был (сперва) заурядным эмиром, но усилился и, благодаря своему могуществу, сделался ханом»[548].

Для достопримечательности Даулет-бирды и то много значит, что арабские писатели ставят его наравне с такими крупными историческими личностями, как Мамай, Токтамыш и Идики, и тем страннее, что русские летописи вовсе не упоминают о нем. Но исторический интерес Даулет-бирды заключается еще в том, что с его именем, между прочим, связывается очень трудный и вместе весьма любопытный вопрос о происхождении, достоинстве и значении крымских так называемых двуязычных (bilingvi) монет. Эти монеты давно занимали ученых характерностью своего типа и труднообъяснимостью своего происхождения. Признано однако же за несомненное, что эти монеты биты в Крыму и не кем иным, как генуэзцами. В. В. Григорьев, обстоятельно рассмотрев все соображения относительно легенд на этих монетах и причин появления самых монет, мимоходом делает сопоставление их с подобными же двуязычными русско-татарскими монетами, высказывая при этом одно «очень неприятное», по его словам, «предположение», которое побудило его поставить такой вопрос: точно ли эти двуязычные монеты принадлежат ко времени тех ханов, имена которых носят на себе?[549] С именем Даулет-бирды еще известны монеты, битые в Астрахани в 831 = 1427–1428 году, а также в Новом-Сарае и в Орде, около того же, вероятно, времени[550]. Между тем еще г. Соре полагал, что означенные двуязычные монеты, по некоторым признакам, не могли получить существования до поступления генуэзских владений в Крыму под управление банка Св. Георгия, т. е. ранее 1453 года. Г. Григорьев отверг справку г. Соре, выставив на вид невозможность объяснить в таком случае существование монет с именем Даулет-бирды; но при этом оговорился: «Прибегнуть разве к предположению, высказанному выше», т. е., что не кроется ли в легендах этих монет анахронизма[551].

Другой исследователь истории и древностей Крыма, почтенный В. Н. Юргевич, уже с большей решительностью повторяет робкое подозрение г. Григорьева касательно подлинности рассматриваемых монет. Г. Григорьев имел в виду лишь монеты с именем Даулет-бирды и Хаджи-хана, а В. Н. Юргевич присовокупляет к одной с ними категории еще монеты, на лицевой стороне которых находится изображение всадника, а на оборотной арабская легенда с именем хана Пулада[552], а также и монеты вовсе безымянные с изображением всадника на лицевой стороне и с татарской тамгой на оборотной[553]. Соображения почтеннейшего ученого следующие: нахождение на этих монетах деталей герба города Кафы с несомненностью убеждает в том, что эти монеты принадлежат Кафе, а всадник, представляющей св. Георгия и тамга Гераев, говорит он, доказывают, что они чеканены после уступки колоний, сделанной республикой банку Св. Георгия[554], которая состоялась в 1453 году. Ввиду этих соображений нельзя было не удивиться, встретив монеты с именами ханов Пулада и Даулет-бирды, которые, сколько известно из других источников, ханствовали раньше означенного года, особенно последний из них. Удивление это усугубляется еще тем, что с точностью не известно, когда кафские генуэзцы получили привилегию чеканить монету во время своей зависимости от генуэзской республики[555], так как о монетном дворе в Кафе говорится в первый раз в письме консула Дамокульта, писанном в августе 1454 года к протекторам банка Св. Георгия[556]. В частности монеты с именем Даулет-бирды возбуждают сомнение В. Н. Юргевича в их подлинности тем, что этот хан «царствовал только три дня между 1427 и 1428 г., во время величайшей неурядицы в Кипчакской орде», а также и «по поводу двух начальных букв М. D. латинской легенды, которых нельзя приложить к именам консулов 1426 и 1428 года». «Как могло случиться, – спрашивает В. Н. Юргевич, – чтобы в столь краткий промежуток времени, между известием о вступлении на престол хана Девлет-Бирди и его низложением, был в Кафе, кроме Франческо Вивальди и Габриеле Джюстиниани еще один консул?» «Чтобы выпутаться из этих противоречий, – заключает уважаемый исследователь, – нам остается прибегнуть к предположению, что упомянутые монеты не принадлежат ни 1427 ни 1428 годам, но, подобно прочим, времени Хаджи-Гирея, и что на них находится имя Девлет-Бирди потому, что они были выбиты по образцу случайно попавшихся монет этого хана»[557].