Тайна семи - Линдси Фэй

Миссис Боэм неодобрительно прищелкнула языком – весьма характерный для нее звук, означающий, что в этот момент она занята каким-то страшно важным делом, однако пошла навстречу: плеснула воды из графина в чайник. Я подошел к столу, уселся и пригладил грязные светлые волосы.

Пальчики Птички коснулись моего плеча. Секунду спустя на столе передо мной возникла бутылка виски.

На столе для выпечки разворачивался кулинарный проект поистине вселенских масштабов. Результатом, судя по всему, должны были стать кексы к чаю. Заготовки из жидкого теста уже красовались на небольших подносах, щедро сдобренные специями, изюмом и сахарной пудрой. И тут я вспомнил, что сегодня понедельник, что Птичка пропустила занятия и нанесла нам визит с милостивого разрешения отца Коннора Ши, и все понял.

– Это угощение для твоих одноклассниц? – спросил я, даже не потрудившись изобразить улыбку. Все равно Птичка видела меня насквозь и читала легко, как какой-нибудь плакат демократической партии.

Она, слегка наморщив курносый носик, видно соображала, как найти ко мне самый оптимальный подход. В голове у нее разворачивалась нешуточная война между стремлением расспросить и узнать обо всем и терпением. Прежде девчушка занималась проституцией и прекрасно умела манипулировать людьми. Птенчикам, зарабатывающим на жизнь в борделях, приходится иметь дело с взрослыми мужчинами, а потому они знают, как с ними обращаться. Но моя подружка Птичка была настоящей мастерицей по части разных уловок.

– Да, надумала сделать всем сюрприз, и миссис Боэм не возражала, – она сощурилась, на щеках появились ямочки.

Я облегченно выдохнул. Даже не осознавал до этого, что задерживаю дыхание. Очевидно, Птичка решила дать мне возможность притвориться, что все нормально, хотя бы минут на пять. Между бровями прорезалась морщинка озабоченности, однако она храбро запустила деревянную ложку в миску с жидким тестом и протянула мне попробовать. Я от всей души желал Птичке Дейли только добра, чтобы она никогда не сидела в тюрьме, чтобы ее никогда не использовали в роли куклы для развлечения мужчин. При одной только мысли об этом мне становилось плохо. Но ее спасала – и, наверное, не раз – какая-то совершенно взрослая серьезность или устойчивость, и я ощутил нечто сродни благодарности к ней. Хотя в других обстоятельствах счел бы такое поведение проявлением чисто детского каприза.

И потому я покорно попробовал тесто из ложки, заметив:

– Или ты, или же миссис Боэм лучший в мире пекарь, которого я только видел.

Моя маленькая подружка заулыбалась во весь рот. Вторая, та, что повыше и постарше, озабоченно покосилась на меня.

– Позже, – беззвучно шевеля губами, произнес я.

Она кивнула и поставила чайник на плиту.

Я задумался: каково это, быть ребенком, но не таким, как Птичка, а с родителями. Каким я сам некогда был. Беспомощным, но, к счастью, не осознающим этого факта, поскольку рядом всегда была защита. А потом подумал о Джонасе Адамсе. Его флотилии из деревянных корабликов, его застенчивой улыбке и круглых синих глазах. О его внезапном исчезновении.

Я глубоко вздохнул и заставил себя переключиться. Решил продемонстрировать наблюдательность.

– А вас в школе учат шить, верно?

Птичка поджала губки.

– Откуда знаете?

– На пальцах левой руки у тебя два следа от уколов булавками. Но никто не успел сказать тебе, что, пришивая пуговицу, надобно сделать маленький узелок с внутренней стороны ткани, а не поверх рукава.

– И что с того? Все шпионите, вынюхиваете, везде суете свой любопытный нос, да? – фыркнула она.

– Зачем ты так? Какого черта?

– Вот что, мистер Уайлд. Это платье из благотворительных шмоток. И учиться шить на нем мог кто угодно. А в прошлую пятницу вы прошли мимо классной комнаты и заглянули в окно. Я заметила, узнала вас по шляпе. Да, я латала в нем дырки, – грубо добавила она. – Но швея из меня никакая.

Тут я вдруг заулыбался. Оказалось, что это совсем несложно, хоть я и понимал: улыбке долго не продержаться.

– Лучше расскажи мне о школе, – попросил я.

Она поняла, что тему я сменил от отчаяния, а потому повиновалась. Птичке были свойственны проявления благородства.

Спустя какое-то время, когда противни с кексами уже достали из плиты и поставили остывать – теперь их оставалось только украсить, – я продолжал слушать ее байки о земляных червях, грамматике и каком-то ужасном мальчишке, который обзывал ее лисицей с жучьими глазками, и вдруг понял, что почти пришел в себя. Миссис Боэм тоже слушала внимательно и одобрительно закивала, когда я посоветовал безжалостно дразнить негодного мальчишку за то, что он проявляет к Птичке особое внимание, и допросить, причем в присутствии его приятелей, почему это он все время пялится на нее. Очевидно, бутылка виски у локтя и пара внимательных слушательниц все же удержали меня от полного безумия, на грани которого я находился. Приятно знать об этом. Утешает.

– Скажи, а ты счастлива там? – спросил я.

Прошло секунды две, прежде чем Птичка вдернула подбородок, а затем нехотя кивнула.

– Очень счастлива. Вы просто не поверите, до чего ж я счастлива. Прямо не знаю, куда деваться от счастья.

Я прикусил губу. Птичке не разрешалось лгать мне по серьезным вопросам, поскольку я всегда был готов подставить ей плечо в трудных ситуациях. Но она все же умудрялась втискивать свое вранье в другие области, скрытые от моего глаза, сплетать из паутины лжи крохотные кораблики, которые позволяли ей держаться на плаву; и понять, для кого предназначена эта ее последняя выдумка, я был просто не в силах. Да и спросить нельзя, а то еще разозлится. Впрочем, в сравнении с утренней моей находкой, это был сущий пустяк.

– Мистер Уайлд, – прошептала Птичка, когда миссис Боэм вышла во двор покормить кур. И так и застыла, распираемая любопытством, в нескольких дюймах от моего правого локтя.

– Да?

Она зашептала совсем уже тихо:

– С вами что-то случилось. Вроде того… ну, вы что… нашли еще одного птенчика? Закопанного в лесу, да?..

Обычно мы с Птичкой держались на расстоянии фута друг от друга – она несла себя с таким видом, точно ее окружал невидимый батальон, – и я понимал, чем это обусловлено. Держали мы дистанцию на случай возникновения неких исключительных обстоятельств. Но сейчас был не тот случай, и я не представлял, чем обусловлено такое сближение. И вот, словно извиняясь, я бережно заправил ей за ухо тонкую прядь волос.

– Этого больше никогда не случится.

– Обещаете?

Она произнесла это слово как-то виновато. Словно непрестанно живший в ней страх мог меня оскорбить. У меня даже сердце защемило.

– Я ведь уже говорил, – в этот момент как раз вернулась миссис Боэм. – И обещать ничего не собираюсь.

Я попал в цель – правда, был не слишком уверен, что в самое яблочко. Она кивнула. Вроде бы успокоилась, секунд на пять-шесть. А затем, просто потому, что мы с Птичкой были в чем-то очень похожи, я понял: мне не мешало бы тоже кое в чем признаться.