О мышах и людях. Жемчужина (сборник) - Джон Эрнст Стейнбек

– Аполония, не голоси: мы живы.

– Откуда вы взялись? – изумилась она.

– Не время расспрашивать, – перебил Кино. – Разыщи Хуана-Томаса и приведи его сюда. И никому ни слова! Это важно, Аполония.

Аполония застыла, беспомощно держа перед собой руки, но наконец ответила:

– Хорошо, деверь.

Вскоре она вернулась вместе с мужем. Хуан-Томас зажег свечу и подошел туда, где скрючившись сидели Кино с Хуаной.

– Аполония, встань в дверях и никого не впускай, – распорядился Хуан-Томас. Он был старше Кино, а потому взял на себя роль главного. – Итак, брат…

– В темноте на меня напали, – начал Кино. – В драке я убил человека.

– Кого? – быстро спросил Хуан-Томас.

– Не знаю. Кругом одна темнота – темнота и темные тени.

– Это все жемчужина. В ней сидит дьявол. Нужно было продать ее и передать дьявола кому-то другому. Может, ты еще сумеешь продать свою жемчужину и тем купишь себе покой.

– О брат, мне нанесли оскорбление, которое глубже моей жизни. Мое каноэ разбито, дом сожжен, а в зарослях лежит мертвец. Все пути к бегству отрезаны. Ты должен спрятать нас, брат мой.

Кино заметил, что в глазах Хуана-Томаса мелькнуло беспокойство, но не дал ему времени отказать.

– Ненадолго, – торопливо добавил он. – Только пока не пройдет день и не наступит новая ночь. А тогда мы уйдем.

– Я вас спрячу, – ответил Хуан-Томас.

– Не хочу подвергать твою семью опасности, – сказал Кино. – Знаю, я теперь вроде проказы. Ночью мы уйдем, и тогда ничто не будет вам угрожать.

– Я вас приючу. Аполония, занавесь чем-нибудь дверь. И смотри, никому ни слова, что Кино у нас!

Весь день Кино с Хуаной молча сидели в темной хижине и наблюдали, как соседи разгребают золу в поисках костей. Сквозь плетеные стены им было слышно, что о них судачат. Новость о пробитой лодке потрясла всех. Чтобы рассеять подозрения, Хуан-Томас расхаживал между соседями и строил всевозможные догадки, что могло случиться с Кино, Хуаной и малышом Койотито.

– Наверное, отправились вдоль берега на юг, чтобы спастись от того зла, которое их преследовало, – говорил он одному.

– Кино никогда не оставил бы море, – заявлял другому. – Может, нашел новую лодку?

– Аполония просто сама не своя от горя, – жаловался третьему.

В тот день поднялся ветер. Он хлестал по воде залива, с корнем выдирал водоросли и растущие вдоль берега травы, стенал в крышах плетеных хижин. Каждой вышедшей в море лодке грозила беда.

– Кино погиб, – во всеуслышание объявил Хуан-Томас. – Если он вышел в море, то уж конечно утонул.

Заглядывая к соседям, Хуан-Томас как бы между делом брал у них что-нибудь взаймы и всякий раз возвращался с чем-то новым. Он принес маленький плетеный мешочек с красной фасолью и сосуд из выдолбленной тыквы, до краев наполненный рисом, чашку сушеных перцев и кусок соли, а главное, тяжелый, словно топор, нож в локоть длиной, который мог служить как рабочим инструментом, так и оружием. Когда Кино увидел нож, глаза у него загорелись. Он ласково погладил лезвие и проверил большим пальцем, хорошо ли заточено.

Над заливом стенал ветер. Вода стала белой от пены, мангровые деревья метались из стороны в сторону, точно перепуганные овцы. От земли поднялась мелкая пыль и повисла над морем удушающим облаком. Ветер разогнал тучи, расчистил небо и мел по берегу песок, точно снег.

Когда наступил вечер, Хуан-Томас завел с братом долгий разговор.

– Куда вы отправитесь?

– На север, – ответил Кино. – Говорят, на севере есть города.

– Держитесь подальше от моря. В городе собирают отряд, чтобы обшарить побережье. Вас будут искать. Жемчужина еще у тебя?

– У меня, и я никому ее не отдам. Быть может, раньше я мог бы подарить эту жемчужину, но теперь она стала моим проклятием и моей жизнью. Я никому ее не отдам.

Взгляд у Кино был холодный, жестокий и озлобленный.

Захныкал Койотито, и Хуана принялась бормотать короткие заговоры, чтобы он замолчал.

– Добрый поднялся ветер, – заметил Хуан-Томас. – Все следы заметет.

Уйти решили по темноте, пока не взошла луна. Вся семья торжественно встала посреди хижины для последнего прощания. Койотито висел в шали за спиной у Хуаны и спал, прижавшись щекой к ее плечу. Концом той же шали Хуана прикрывала нос от тлетворного ночного воздуха. Хуан-Томас крепко обнял брата и расцеловал в обе щеки.

– С Богом, – произнес он – произнес так, словно прощался с умирающим. – Точно не откажешься от жемчужины?

– Она стала моей душой, – ответил Кино. – Если отдам ее, потеряю душу. С Богом.

Ветер дул с неистовой силой, швыряя ветками, песком и мелкими камушками. Кино с Хуаной плотнее запахнули одежду, прикрыли носы и ступили за порог. Ветер разогнал облака, и на черном небе холодно сияли звезды. Путники шли осторожно, не углубляясь в город, где их мог заметить какой-нибудь задремавший на крыльце пьянчужка. Ночью все люди запирались в домах, и любой, кто бродил в темноте, вызывал подозрения. Обогнув город по краю, Кино по звездам повернул на север и вышел на разбитую колесами песчаную дорогу, ведущую в Лорето, где по сей день стоит обитель Чудотворной Девы.[6]

Вокруг лодыжек вился песок. Кино был этому рад: значит, следов не останется. Тусклый звездный свет освещал ему путь. Позади раздавались торопливые шаги Хуаны. Он шел бесшумно и быстро, и ей приходилось почти бежать, чтобы не отставать.

Что-то первобытное зашевелилось внутри у Кино. Несмотря на страх перед темнотой и населяющими ее демонами, душу охватило радостное возбуждение. В нем проснулось нечто животное, отчего он сделался осторожным, внимательным и опасным; нечто древнее из прошлого его народа. Ветер дул в спину, звезды указывали путь. Ветер стенал и шуршал в зарослях, а семья все шла и шла, час за часом, без остановок. Они не видели никого, и никто не попадался им на пути. Наконец по правую руку взошел ущербный месяц, ветер улегся, и все стихло.

Теперь стала хорошо видна лежащая впереди дорога – узкая, прорезанная глубокими, засыпанными песком колеями. Ветер стих, а значит, на дороге будут оставаться следы. Однако они уже достаточно далеко от города: возможно, следов не заметят. Кино осторожно ступал по колее, Хуана семенила за ним по пятам. Стоит одной большой телеге проехать с утра в город, и проследить их путь будет невозможно.

Они шли всю ночь, не сбавляя шаг. Когда проснулся Койотито, Хуана переложила его поближе к груди и утешала, пока он опять не заснул. Вокруг раздавались зловещие звуки ночи: в зарослях рыдали и хохотали койоты, над головой кричали и шипели совы. Один раз Кино с Хуаной слышали, как сквозь кусты продирается какой-то крупный зверь. Кино стиснул рукоять большого ножа, и ему стало спокойнее.