Зверь с той стороны - Александр Сивинских

К исходу часа поисков мною была обследована примерно четвёртая часть улиц. Как я и предполагал, безуспешно.

Хмель у меня выветрился приблизительно вполовину, а вместе с ним вдвое снизился сыскной азарт. Если я и не сдался до сих пор, так только из упрямства да стойкого нежелания отсвечивать нетрезвой физиономией перед родными. Вдруг ещё не спят.

Шаловливый весенний бриз, налетавший днём со стороны пруда, стих до вкрадчивого шёпота, напоминающего о наступлении времени романтиков и влюбленных. Заметно посвежело. Влюбленным это позволяло притискиваться ближе друг к другу, романтикам тоже было на руку так или иначе. А вот я озяб.

Окна постепенно гасли. Средний возраст встречных, поперечных и попутных односельчан всё больше омолаживался. Менялась и их походка. На смену целеустремлённой деловитости пришла беспечность прогулочного шага. Появились во множестве собаки без ошейников и кошки, похожие таинственным сиянием глаз на снедаемых первой страстью девственниц. Возникли отвратительно рычащие мотоциклы с зажжёнными фарами. Сидящие на них фигуры казались мне всего лишь необязательными придатками к двигателям внутреннего сгорания, генераторам, колёсам, выхлопным трубам, горячим потокам масла, мечущимся лучам фар…

Загудели, разогреваясь, неоновые лампы фонарей.

Откуда-то доносился цокот копыт. Конные разъезды добровольной казачьей сотни, выдвинутые атаманом Бердышевым на улицы посёлка после кошачьих казней, бодро несли патрульную службу.

Один из таких патрулей некоторое время назад обогнал и меня. Причем старшой даже остановил своего скакуна, дабы глянуть, что за подозрительный тип шляется по вверенному участку в одиночку?

"Какая встреча!" — с отвращением подумал я.

Это был сам Ростислав Бердышев, младший сын Петуховского куренного атамана, его правая рука в казацких делах и мой ровесник. Лучший из лучших в рубке лозы, джигитовке и метании аркана. Ещё он претендует на роль первого драчуна, первого охотника, главного соблазнителя на сто верст вокруг, и вообще — супермена.

Редкостный недоумок, если хотите знать мое мнение.

Наткнувшись львиным взором, брошенным из-под залихватского вороного чуба, на недвусмысленно выставленный мною средний палец, Ростик помрачнел и принялся нетерпеливо похлопывать свернутой нагайкой по голенищу отдраенного сапожка. Очевидно, пугал наглеца поркой. Притом ноздри его раздувались, а желваки играли.

— Скакай себе мимо, станишник, — сказал я со скукой, оставаясь в оскорбительной для конника расслабленной неподвижности и не выказывая капли нервозности. Палец вздымался, как ствол гаубицы, нацеленный прямо в неширокий Ростиков лоб. — Лови байкеров и кошкодавов. Я не твоя добыча, орёл ты мой степной. Скакай…

— Уу-у! Тт-ты… Ссс… — выдавил Ростик. На более интеллектуальную речь его не разобрало. Он погрозил мне на прощание кулаком с зажатой нагайкой и стегнул ею же ни в чём не повинную лошадку между ушей.

— Спасибо, Ростик. Ты на удивление вежлив со мной сегодня, — бросил я ему вслед. — Передавай папеньке мои глубочайшие поклоны. Да гляди, не забудь, передавай непременно, а то знаю я тебя…

В ответ раздалось неразборчивое фырканье — не то конское, не то Ростиково.

Истины ради, следует отметить, что отца его я уважаю не в пример больше. Несмотря даже на излишнюю импульсивность атамана, казацкую привычку рубить сплеча — уважаю. Я покачал головой, провожая взглядом плечистую фигуру Ростика, ловко восседающую в седле. И наградил же господь мужика наследничком… Добро хоть, старший сын, Пётр, не подкачал. Шашкой он не машет, зато голова у парня на месте.

В искусственном свете фонарей силуэты деревьев стали разительно походить друг на друга; надёжно от всех прочих я отличал, пожалуй, лишь берёзы да ели-сосны. Можно было поворачивать оглобли, поиски благополучно провалились. Я постоял в кратком раздумье… и направил стопы к Трефиловскому дому. Мне подумалось, что я, возможно, просто плохо осведомлён о последних новостях заселения, и в нём уже живут-поживают постояльцы или новые хозяева. Например, дядя Тёма с "тетрисом"…

Дошёл быстро.

Почки на деревьях едва наклюнулись, поэтому я не имел удовольствия насладиться фирменным серебряным блеском ивовой листвы под луной, к которому в высшей степени неравнодушен. Зато, в порядке компенсации, передо мной на всю ширь развернулась сцена серьёзной мужской ссоры. Возле искомого строения клубилась тёмная масса людских тел, издающая грозные звуки, распространяющая неуловимый, но будоражащий первобытные эмоции запах адреналина.

Я приблизился.

Прижатые к забору, осыпаемые бранью и угрозами, бледные, но не сдавшиеся, топтались перед разошедшимися в неправедном гневе поселковыми парнищами мои знакомые экологи-ихтиологи. Главный поборник нравственности, раза в полтора более широкий, чем обе жертвы враз и на голову возвышающийся над ними, растопыренной пятернёй размером со сковороду размахивал взад-вперёд возле лица Яши. Словно безмерно требовательный к себе гончар, намеренный смять в кулаке неудачную сырую заготовку кувшинчика для сливок. Словно королевская кобра, раздувшая капюшон и готовая к смертоносному броску. Ещё мгновение, и он готов был обрушить могучую длань на обречённого рыбознатца. Тхэквондист Алёша красиво приплясывал, разгоняя кровь, готовясь к бою, но его теснили двое коренастых мальчиков исконной петуховской породы, умеющих усмирять коней ретивых, ломая тяжёлые крестцы. Для них его чёрный пояс был грязной тесёмкой — и ничем иным. Вся троица агрессоров была так увлечена, что не обратила на моё появление никакого внимания. А напрасно…

— Йо, Элвис, ты ли это?! - воскликнул я, хлопая главаря по монументальной спине в районе произрастания из неё коротковатой, но мускулистой шеи. Элвис у нас — здоровяк, разрядник по гиревому спорту, гордость школьного физрука. — Сколько лет, юноша!

Удар хоть не опрокинул его на землю, как мне того желалось, но заставил сделать шаг вперёд и замахать в поисках баланса руками. Я воспользовался моментом и завершил начатое, проведя идеальную по исполнению подсечку, самую малость подмогнув себе плечом. Элвис некрасиво упал, с позором уткнувшись носом в туфли отпрыгнувшего Яши. Сделав проворный шаг, я как раз успел к тому моменту, когда он, оскорблённо взрыкивая, поднялся на колени. Это позволило мне, даже не приседая, ухватить Элвиса пальцами правой руки за кадык, а левой — за ухоженный кок, давший ему лестное прозвище. В остальном, признаюсь, сходство гиревика с легендой рок-н-ролла ничтожно. К тому же его весьма портят многочисленные прыщи, свидетельствующие о не завершенном в семнадцать лет половом созревании.

Мы согласовано выпрямились. Элвис при этом довольно неестественным образом, но крайне старательно выгнулся назад — даже на носки приподнялся. Под молодецки распахнутой курткой и расстёгнутой до пупа рубахой обрисовалась могучая безволосая грудь. Со свойственной мне скромностью я остался в тени фигуры гиревика.

— Не дёргаться! — повелительно скомандовал я клевретам Элвиса, оставившим Алёшу и всерьёз заинтересовавшимся новоявленным защитником ихтиологов. — Иначе наш дорогой друг мигом оплешивеет. Притом болезненно. Учтите, юноши, я не шучу. Элвис, сознайся, тебя такая перспектива устраивает?