Даймон - Андрей Валентинов

В который раз подумалось об очевидной несуразице. С точки зрения европейской науки, я «открыл» и реку, и долину. Все сие охотно признают, более того, я имею полное право назвать реку, скажем, именем короля Брюса. Согласятся!

Где же справедливость? Африканцы видят эти места уже тысячи лет, а через реку регулярно переправляются. Значит, опять право сильного, право победителя?

Между тем, по-настоящему открывать в этих местах нечего. Они населены, причём достаточно густо. По мере приближения к Талачеу, все чаще встречаются обработанные поля и характерные кострища с обугленными стволами деревьев и горами обгорелого хвороста. Таков здешний обычай подсечно-огневого земледелия. Огонь подготавливает плодородную почву. С точки зрения европейца — варварство и чудовищная растрата природных богатств. Не следует забывать, однако, что наши предки точно так же вели хозяйство ещё во времена Карла Великого.

Приближение людского жилья заметно по ещё одному характерному признаку. В редких рощах, встреченных нами по пути, можно увидеть немалое количество ловушек для мышей. Местные негры, имея недостаток в мясной пище, охотно подают их к обеду.

Около полудня наблюдали огромный термитник. К сожалению, плохое состояние не позволило подъехать ближе для более точного измерения. Насколько можно судить, его вершина никак не ниже пятого этажа среднего лондонского дома.

О термитах я охотно написал бы целую книгу. Впрочем, тут требуется больше философ, чем естествоиспытатель. По общему мнению, термиты лишены разума, однако, их организация, взаимодействия и некоторые навыки, к примеру, строительные, значительно выше человеческих. Так и хочется спросить: по ЧЬЕМУ образу и подобию они сотворены?

Когда я гостил у доктора Ливингстона в его новом доме в Колобенге, термиты отчего-то чрезвычайно полюбили мои сапоги. Не пожалев только что поставленных подмёток, я в течение нескольких ночей проделывал один и тот же опыт, ставя сапоги в разные углы комнаты. Каждый раз термиты безошибочно вгрызались в подмётки (снизу, из-под земли!), не появляясь на поверхности. Ливингстон самым наивным образом предположил, что термитов есть не только рабочие и воины, но и разведчики. Оставалось принять сие за рабочую гипотезу.

Размышлять о местной топографии и кознях термитов я смог по причине некоторого улучшения моего состояние. Куджур, определённо сие почуяв, пошёл бодрее, время от времени пускаясь в бег. Эти попытки, однако, каждый пресекались нашим псом Чипри, неумолимо принуждавшим ослика убавить прыть. Чипси не лает, только скалится, но на месте Куджура я бы тоже послушался.

Мбомо горд своим приобретением, и буквально закармливает пса всякими вкусностями, включая жаренных мышей. Чипри не отказывается и жрёт все подряд.

У нас с Мбомо забота была иной. Мы вновь проверили и зарядили все наше оружие и теперь держим его под рукой. Слуга мистера Зубейра предупредил, что нападение на караван более чем возможно. Он не уточнил, но из некоторых намёков можно понять, что правящий в Талачеу рундо не из числа друзей Рахамы. Договориться с ним он только надеется.

А между тем, приближение Талачеу заставляет всерьёз задуматься. В прошлый наш разговор мистер Зубейр сообщил, что из этого селения (если удастся вступить туда без войны) он намерен отправить ещё один караван к побережью. Сказано было с явным намёком. Караван — мой шанс вернуться. Вероятно, последний.

Если Даймон прав… Сколько раз приходилось читать и слышать, будто духи никогда не говорят правды, что их призвание обманывать живых, вводить в соблазн, наводить страх!

Если Даймон прав, моё последнее письмо будет написано именно в Талачеу (август 1851-го!). Оно и в самом деле будет коротким: я уведомлю друзей в Порт-Элизабет, что жив, относительно (!) здоров и намерен двигаться дальше на север.

Скажи, что мне делать, Даймон? Мои отрывочные записи надо ещё обрабатывать и обрабатывать, причём в спокойных, цивилизованных условиях. Сами по себе они — не доказательство существования «блюдца», только подготовительные материалы. Переслать их в Лондон Родерику Мурчисону? Пусть автором открытия станет он (как и случилось в «измерении» Даймона), но в его книге будут обязательно упомянуты мои материалы. Имя Ричарда Макферсона останется, не канет в африканскую Лету.

Вернуться самому? Мбомо, я уверен, доставит меня живым в Порт-Элизабет или в Дурбан. На книгу уйдёт полгода, её можно писать и на корабле. Через год Родерик Мурчисон предоставит мне слово на заседании Королевского Географического общества. Южноафриканское «блюдце» откроют на пять лет раньше (sic!), и доктор Дэвид Ливингстон будет всю жизнь обижаться не на Мурчисона, а на меня. А я проживу ещё несколько лет.

Миомбо-Керит мне никогда не увидеть. Возможно, не увидят и другие. Войны между местными племенами с каждым годом становятся все более ожесточёнными — не без помощи таких, как мистер Зубейр. Тот, кто пойдёт по моим следам (уж не доктор ли Ливингстон?) найдёт лишь заросшие травой руины.

Кажется, Даймон хочет именно этого. Сегодняшняя наша беседа почему-то сразу напомнила то ли Гёте, то ли Марло. Дух приходит к Фаусту… Искушение и в самом деле завидное. Дело не в славе «первооткрывателя», как таковой. Просто очень хочется довести дело до конца. Много лет работы, лишения, болезни, радости и огорчения — в никуда, без следа, без отметины. Ричард Макферсон сгинул где-то в Южной Африке. И все.

Акцент Даймона, к которому я успел привыкнуть, стал казаться зловещим, нечеловеческим. В его английском и в самом деле встречаются слова, неведомые не только в метрополии, но и в Северо-Американских Штатах. Кажется, в мире духов язык тоже стал другим. На акцент я обратил внимание потому, что Даймон был очень настойчив. Не удержавшись, я прямо спросил, в чем ЕГО выгода. Какая ему разница, чьё имя будет в энциклопедии и учебниках географии?

Ответ бы таков. В мире духов очень мало возможностей свершить доброе дело (!). Он «вышел на связь» со мной совершенно случайно. Узнав (не без труда), кто я, Даймон поставил себе целью восстановить справедливость — так, как он её понимает. Если я выживу и сумею донести до учёного мира своё открытие, это будет правильно.

Я упомянул страну Миомбо-Керит, но дух резко оборвал меня и не без горячности перечислил с дюжину совершенно неведомых географических названий (в том числе и какой-то «водопад Виктория»!!!). Все это ждёт меня на севере. В мире Даймона там уже исследован каждый ярд.

Никакой страны Миомбо-Керит нет.

Группа «Манго-Манго».

(4`15).

Цинизм эпохи Перестройки. Но по сути правильный. «Солдаты сидят и смеются. Хорошая вещь — привычка!»

— Сегрегация! И только сегрегация! — Женя-Ева, дёрнув носиком, на столик решительно указала, который у окна. — Туда!.. Да, сегрегация. Не по национальному принципу, не по классовому…

Хорст Die Fahne Hoch не стал возражать — послушно шагнул, куда велено. Алёша замешкался, не без сомнения по сторонам поглядел. Приличное кафе, очень приличное. Для его финансовых возможностей — даже с излишком. Только куда денешься?