Тысяча дней в Венеции. Непредвиденный роман - Марлена де Блази

Мы потеряли первые две недели января из-за «тумана», третью из-за «высокой воды», четвертую из-за «сырости». В последний день месяца работа началась. Инструмент, выходящий из строя из-за постоянных поломок, наконец доставили, и рабочие, перемещаясь из комнаты в комнату, ломали стены, снимали мерки, ударялись головой, таращили глаза.

Нельзя сказать, что они совсем ничего не делали; они изучали ситуацию, разрабатывали планы, мерили шагами объем работ, как генералы на военном совете. Они не выпускали сигарет, как правило, намертво приклеенных в уголке рта и там забытых. Они оценивали затраченное на то или иное действие время по количеству выкуренного. Пока они работали, сигарета догорала, и столбик пепла серой змейкой летел на пол, за ним следовал окурок, который давился каблуком. После этого разве не нужно поменять пол?

Они приступили к работе с удовольствием, даже оживились, эти поющие и свистящие люди, которых не волнует, что у них тлеет сигарета между губами и они вынуждены говорить сквозь зубы. Когда мужчины работают тяжело и добротно, они все равно что спринтеры и не рассчитывают длину дистанции. Ежедневно после трех работа заканчивалась. Каким-то образом фаза разрушения легко перетекла в фазу реконструкции, и я была счастлива этому обстоятельству, потому что замечала, как устало Фернандо шаркает резиновыми подошвами шлепанцев каждый вечер, когда отправляется в спальню. Я уже понимала, что процесс не радует его, а мучает. Он не почувствует себя счастливым, пока ремонт не закончится и пока двенадцать человек не скажут ему, что это великолепно. Но такой уж он есть, распростершийся поперек кровати, с глазами раненой птицы, бормочущий, что терпеть не может проклятую квартиру, и ничего мы не улучшим, и большой разницы не будет.

— Она маленькая и тесная, здесь мало света, и мы истратили все деньги на глупость, — жаловался он.

— Она маленькая и тесная, и здесь мало света, и мы истратили все деньги, но не на ерунду. Именно ты настаивал, чтобы мы развалили все до основания. Я тебя не понимаю, — отвечала я.

Я тоже не возражала бы передвигаться по квартире, не спотыкаясь на каждом шагу о мешки с цементом, шпаклевкой, ведра с краской. И не сталкиваясь с посторонними.

— Почему мы не продали это жилье?

Я поразилась.

— Разве это не тот район Венеции, где ты хотел бы жить? Уверена, если бы мы попытались, то смогли бы подыскать квартиру с мансардой, выходом на крышу, свить там гнездышко и еще больше любить друг друга, — во мне проснулась цыганка.

Мое предложение его шокировало.

— Ты знаешь, сколько в действительности стоит недвижимость в Венеции? — осведомился мой герой.

— Столько же, сколько и недвижимость на Лидо, наиболее подходящая нам. Почему бы не встретиться с агентом и не узнать рыночные цены?

Он повторял за мной: «Недвижимость, агент» — тем же тоном, каким мог произнести слово «антихрист». Почему итальянцы так боятся задавать вопросы?

— Если мы продадим эту квартиру, я не захочу покупать что-нибудь другое в Венеции, — задумчиво сообщил Фернандо. — Я хотел бы переехать, кардинально поменять место жительства, прочь отсюда. Переезд в Венеции — не решение проблемы.

Я не была уверена, что проблема вообще существует, но тоже сомневалась, является ли Венеция решением. Он не хотел продолжать разговор на эту тему, потому что знал — если я пойму, чего он на самом деле хочет, то могу сразу согласиться, и где он тогда окажется?

Но одно не подлежало сомнению. Мы не могли дольше существовать в условиях ремонта и в конце февраля переехали в отель неподалеку. Отель официально закрывался с Рождества до Пасхи, но оставалось два ответственных лица, чтобы следить за порядком, и собственники согласились сдать нам спальню и ванную. Мы получили доступ к хорошенькой, оборудованной в провинциальном французском стиле гостиной со старой изразцовой дровяной печкой и к маленькой столовой с черным мраморным камином. Наша комната отапливалась, а коридоры, гостиная и столовая — нет.

По условиям договора мы не имели доступа к кухне, за чем следили смотрители. Кухня в отеле, оборудованная, обширная, сверкающая чистотой, а я не имею возможности ее использовать! Может, они на самом деле не возражали, чтобы я ее использовала, но были обязаны мне отказать?

Мы перевезли только два чемодана с одеждой, немного книг и грузинские подсвечники, с которыми я не расставалась с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать. Если еще что-нибудь понадобится — идти недалеко. У нас маленькая квадратная спальня с очень высоким потолком. Две стены завешаны гобеленами, бра из розового муранского стекла освещает сбоку большое зеркало, и из розового муара сшиты покрывало на кровати и занавеска на длинном окне. Имелись хорошие теплые пледы, тяжелый темного дерева изысканный шкаф, кровать с красивыми прикроватными столиками. Покрытая бургундским бархатом софа стояла напротив окна в сад.

Кухонные проблемы решились с помощью смотрителей. Они могли пользоваться кухней, и таким образом, если я буду пользоваться ею вместе с ними, нарушения правил как бы не произойдет. Я начинала думать как итальянка.

Я привезла из Риальто продукты и в первый же вечер осведомилась у Марко, одного из смотрителей, не хотят ли они с коллегой присоединиться к нам у маленького черного камина около девяти. Я соблазнила его тушеными в сметане белыми грибами с шалфеем и мускатом, полентой с каштанами и мясом фазана, грушами, грецкими орехами и еще мускатом. Смеясь, он спросил, как я намерена тушить белые грибы, на каком огне, предполагая, что я собираюсь покуситься на запретную кухню.

Я пригласила его участвовать в приготовлении вместе со мной и Фернандо, а затем подошел Джильберто, закончив покраску в помещении портье, и скоро все мы рубили, взбивали и пили «Просекко». В этот вечер, и потом еще на несколько вечеров каждую неделю, пока не вернулись домой владельцы, Марко, Джильберто, Фернандо и я собирались тесной компанией вокруг маленького черного камина в маленьком отеле.

Джильберто был необыкновенным поваром, и когда он снисходил до плиты, то жарил уток, фазанов и рябчиков, смешивая нежное мясо с чечевицей, картошкой и капустой. Однажды он пообещал приготовить необычный десерт, под названием «Забава кайзера». Он испек нежнейшие оладушки, разрезал их на мелкие кусочки и залил черничным джемом.

Он смешал чашу жирных сливок и бутылку замороженной сливовицы, позаимствованной из кладовой отеля, и когда мы прикончили последний глоток, я поздравила себя с тем, что мне не придется перебираться через тринадцать мостов и канал, чтобы добраться до постели. Когда нам было лень готовить, мы запекали целые головки чеснока и маленькую луковицу, доводили до мягкости, поливали бальзамическим уксусом, смешивали со свежим белым сыром, намазывали на хрустящий хлеб и ели, запивая хорошим красным вином. Мы жили в отеле около девяти месяцев, сначала как безбилетные пассажиры, потом как гости хозяев, садящиеся за стол вместе со всеми, обмениваясь таинственными улыбками с Джильберто и Марко.

Я приходила в нашу квартиру каждый день, но рабочих там почти никогда не наблюдала. Так я столкнулась с еще одной особенностью работы по-итальянски. Среднестатистический итальянский рабочий хочет в жизни меньше — имеются в виду заработки, — чем в данной ситуации хотят многие другие европейцы. Он не стремится ни к чему сверх того, что обычно уже имеет. Он хочет комфортабельного жилья — во всяком случае, снимаемый или принадлежащий ему дом оплачивается почти одинаково. Он хочет иметь легковой автомобиль, грузовик или то и другое, но они будут скромными. Он хочет пригласить свою семью на воскресный обед, подняться в горы на неделю в феврале или спуститься к морю на две недели в августе. Он хочет предложить рюмочку хорошей граппы из Фриули своим коллегам в полдень пятницы. Он скорее хранит деньги в банке, чем в своем бумажнике, потому что так он их не потратит. Все, в чем он нуждается, стоит относительно недорого, поэтому он работает дольше или тяжелее только в том случае, если не считает себя достаточно обеспеченным.