Спецназ Лысой Горы - Александр Прокопович

Я как раз рассчитывал откупорить парочку бутылок, но присутствие потенциального клиента тормозило важное дело. Господина Теплушкина не волновали ни пиво, ни воры. У него ничего не крали. Только ломали, сжигали, разбивали… Что же касается пива, вероятно, трудно любить его в таких количествах. Любовь вообще такая штука: никогда в промышленных объемах. Господин Теплушкин поставлял бочки для двух пивных королей Киева, Миллера и Княжевича, и очень нервничал, когда ему было нечего поставлять. Наконец-то я понял, что означала маленькая буква «Т», выжженная на каждом бочонке с драгоценным напитком.

– Если вы мне не поможете, я сам сожгу свою фабрику…

– Корона не любит поджигателей. – Теплушкин меня не слышал. Он сцепил свои маленькие холеные ручки, поджал губы и принялся изучать вид, открывающийся из окна моего кабинета. Вероятно, он думал: стоит посмотреть особенно пристально – и стена дома напротив может обвалиться… Хотя я бы не поручился за направление взгляда этих маленьких подслеповатых глаз, прячущихся где-то между щеками и лбом. Если бы существовало племя маленьких человекообразных бегемотов, Теплушкин был бы его типичным представителем. И зубы у него соответствующие – большие и квадратные.

– Вот. – Теплушкин вытащил из кармана смятый листок. – Читайте!

Это не поза. Просто как-то неловко вот так сразу взять и прочитать. Если подождать, клиент обязательно всё сделает сам… В том числе прочтет особо важную записку. Что-нибудь страшное, скажем, подними зарплату, а не то не будем на тебя работать, жуть как интересно… Я забыл про Данилу: ему было интересно, он расправил листок, прочел:

«Огонь охватит нечестивого. Его самого, семью его и всё, что его».

– Довольно поэтично…

Оказывается, маленькие человекообразные бегемоты страшны в гневе. На самом деле отсутствие чувства юмора – еще не повод, чтобы расколошматить все мое движимое имущество – несколько пустых бочонков, кружек и полных бутылок. Долго буянить Теплушкин не стал – это довольно трудно, когда тебя держат за руки, предварительно прижав столом к столу. Вероятно, тот же стол мешал ему разговаривать – воздуха хватало только на немного подышать.

– Отпустим?

– Попробуем…

Попытка оказалась удачной. Теплушкин вдохнул, выдохнул и не сказал – выдавил:

– Это кто-то из секты Пророка. Он их учит, что пить – это грех. И всё, что связано с этим, – грех. Если я не перестану поставлять бочки, они обещают сжечь мою фабрику… И мою семью вместе с ней…

– Что говорит гвардия?

– Меня к вам прислал Алёхин…

Нормальный человек с этого бы и начал. Может быть, ребятам из секты Пророка он тоже забыл что-то сказать?

У каждого порока свой пророк.

Из отчета о вскрытии Мишеля Нострадамуса

До появления беженцев секты Пророка в Киеве не было. Это нормально – верить в грядущий конец света гораздо легче, убегая от волков. Сектанты – народ странный, но иногда мне казалось, что я их понимаю. По слухам, Пророк говорил правильные слова, но, как только секта пыталась подтвердить их делами, происходило что-то не то. Григорян рассказывал, что пророк считает: то, что приносит человеку радость, должно быть отдельно от человека. Женщины – отдельно от мужчин, вкусная еда, веселое питье, табак – отдельно и от мужчин, и от женщин.

Иногда, в минуты тягостных раздумий, вызванных чрезмерным употреблением то ли еды, то ли питья, то ли женщин, я начинал думать о том же. Пророк был гением, он дошел до тех же мыслей, толком не опробовав ничего из этого прекрасного списка. Его секта пошла дальше. Они посчитали, что гарантией того, что никто в нашем городе не сопьется, будет полная ликвидация спиртного. План был хороший, но спиртное оказалось сильнее. Фишка была в том, что снаружи заводики охранялись хорошо, а всякий, кто попал внутрь и попробовал лучший из образцов продукта – тот, который бесплатный, – уже просто не мог на него поднять руку. Как рассказывал мне Княжевич, некоторые из борцов просто спивались.

Теперь сектанты стали умнее и решили нанести удар, откуда не ждали, – по бочкам. Такая вот версия от магната тары. Логично – ведь споить бочкой практически невозможно. Бочки – они такие – сухие и деревянные.

– Я не пивной король: если я буду тратить на охрану столько же, сколько они, то просто разорюсь. Алёхин сказал, вы можете помочь…

– Чем? Перебить всех сектантов?

– С этим я бы пришел не к вам… Понимаете… всегда есть кто-то конкретный, один или два человека, от которых идет все зло. У меня на заводе работают несколько сектантов – это нормальные люди, они не будут угрожать, жечь… Я видел и самого Пророка… Ему нет дела ни до меня, ни до моих бочек… Я не уверен даже, что он вообще понимает, где он находится и что происходит вокруг. Его интересует вечность… Но всегда есть кто-то, кто услышал вовсе не то, что сказано. Алекс, у любого пророка рано или поздно обязательно появляются фанатики. Они не ограничатся жалким заводиком – гореть будет весь город…

– Что вы хотите от меня?

– Найдите мне его или их. Не надо ничего делать – только найдите…

– …а дальше?

Господин Теплушкин задумался. Мне показалось, что его терзали не моральные проблемы, а мучительный выбор между вдруг открывшимися возможностями.

– Думаю, после Коронного суда желающих писать записки с угрозами не будет. Ни одного.

– Коронного суда над кем? Над тем, кто сжег бочку? Написал записку? Или прочел проповедь?

– Алекс, вы задаете хорошие вопросы. Найдите того, кто виноват. Даже если это – Пророк и если дело в проповедях, я знаю, что делать, поверьте мне…

Теплушкин мне не понравился. Что-то подсказывало, что мы никогда не будем друзьями. Но одна безусловная положительная черта в нем была. Уходя, он оставил аванс. Солидный аванс. Я бы столько не попросил.

* * *

История города – это история его пожаров. Во времена домов преимущественно деревянных город горел лучше и чаще. Кирпич и бетон превратили пожары из бедствия глобального в трагедию квартирно-подъездного масштаба. Даже когда выгорает целый район, догадаться об этом можно только вблизи – внутри района. После серьезного пожара остаются только стены и перекрытия, между ними – ничего.

В этом-то «ничего» и обитали беженцы.

Судя по осколкам кафеля, раньше здесь была кухня. С тех пор в этой комнате делали всё то, ради чего надо бы выйти на улицу – но лень. Сейчас здесь готовили, разведя костер прямо на полу, – гореть, кроме принесенного хвороста, здесь давно было нечему. Растекавшийся запах не давал полной уверенности: не то просто что-то сжигают, не то сжигают что-то съедобное.

Между попыткой очага и окном, уже целую вечность не знавшим ни стекла, ни фанеры, сидел человек.

Он не обращал внимания ни на суетящихся у огня, ни на сквозняк. Он сидел с закрытыми глазами, поджав под себя ноги, так расслабленно, так покойно, будто пол был вымощен коврами и подушками… Его белый плащ лежал рядом. Сам факт нахождения чего-то белого на этом полу вызывал протест. Видимо, и это человеку было безразлично.