Римская диктатура последнего века Республики - Нина Чеканова

В экономическом отношении род Л. Корнелия Суллы также оказался чрезвычайно ослабленным. По сообщению Плутарха, его прапрадед не скрывал своих претензий на роскошный образ жизни, имел больше 10 фунтов серебряной посуды и, таким образом, выделялся среди римского гражданства (Plut. Sulla, 1). Сулла же родился и вырос в обедневшей семье. Сверстники кололи ему глаза тем, что он не получил наследства. Это исключало его из категории «благородных» граждан (Plut. Sulla, l; 3). В молодые годы он не имел даже собственного дома. Для римского аристократа рубежа II—I вв., когда богатство стало не только результатом, но и показателем общественного веса, это было уже предосудительным.

Таким образом, Сулла не мог опереться ни на знатность происхождения, ни на обширные связи, ни на унаследованное богатство. Ему пришлось выстраивать свою жизнь и политическую карьеру самому, рассчитывая лишь на волю, ум и характер. Современники обвиняли молодого Суллу в том, что он «целые дни проводил с мимами и шутами» (Plut. Sulla, 2). Однако это скорее всего были пристрастные характеристики и в устах современников звучали как политическая инвектива, т. к. подобный образ жизни стал нормой для молодых римских аристократов: в подобном пороке обвиняли всех, кто был заметен на римском политическом горизонте, начиная со Сципиона Африканского. В отношении же Суллы более объективной следует считать характеристику, данную ему Саллюстием, который подчеркивал, что жажда наслаждений и плотских радостей «никогда не отвлекали его от дел» (Sail. lug., 95, 3).

Сулла со временем поправил свое материальное положение. Правда, источники его благосостояния были, с точки зрения римских моралистов, весьма сомнительными: публичная женщина Никопола, которая была влюблена в Суллу, завещала ему свое состояние; кроме того, он получил состояние мачехи (Plut. Sulla, 2). Честолюбивый, «жадный… до славы» (Sail. lug., 95, 3), Сулла достиг, вероятно, высокого уровня образованности; по крайней мере, «в знании греческой и латинской литературы не уступал ученейшим людям» (Sail. lug., 95, 3). Все свои способности, свойства натуры он направил на достижение политического влияния и авторитета в Риме.

Современникам Сулла казался непонятным и непоследовательным: умелый полководец, пользовавшийся авторитетом солдат, но эгоистичный и холодный; жадный до денег, считавший всю добычу своей собственной, вместе с тем расточительный; отличавшийся сильной волей и самообладанием, он проявлял порой и в личной жизни, и в политической практике необузданность страстей и настроений; образованный, иронически относившийся к религиозной традиции, был суеверным фаталистом; страстный поклонник римской республиканской нормы, он пренебрегал римским республиканским обычаем и традицией[23]. Природу подобной противоречивости личности Суллы точно и четко пояснил Плутарх: это был не просто человек, но политик, который «ради пользы умел сдерживать гнев, уступая расчету» (Plut. Sulla, 6). Бесспорно, основным мотивом, повлиявшим на оформление подобной поведенческой позиции, были личные амбиции Суллы, имевшего перед собой пример высокопоставленного и знаменитого прапрадеда.

Восстановленное состояние, приобретенные знания, свойства натуры позволили Сулле, хотя и поздно, но чрезвычайно успешно начать политическую карьеру. В 107—106 гг. он служил квестором в армии Мария (Plut. Mar., 10; Sulla, 3; Vell., II, 12,1) и отличился как самый храбрый из римских офицеров (Liv. Per., 66). Именно в это время современники прозвали его полульвом и полулисицей. Причем они говорили, что лисица в нем опаснее льва. В 104 г. Сулла вновь служил при Марии сначала в должности военного трибуна в заальпийской армии (Plut. Sulla, 4), действовавшей против наступавших германских племен; затем был претором (93 г.) и пропретором в Киликии (92 г.) (Plut. Sulla, 5)[24]. Позднее во время Союзнической войны Сулла был легатом и вновь заявил о себе как о самоотверженном римском гражданине и талантливом командире, выиграв битву с марсами (90 г. — Арр. В. С, I, 46) и взяв приступом два лагеря самнитов, в том числе Бовиан, в котором находился общий совет восставших (89 г. — Liv. Per., 75; Арр. В. С, I, 51). Военные подвиги Суллы прославили его в глазах римских легионеров (Sail. lug., 96, 1—4). Ливии писал, что «редко кто-либо другой, столькими подвигами проявивший себя еще до консулата, притязал на римское консульство — quantisque raro quisquam alius ante consulatum rebus gestis ad petitionem consulatus Romam est profectus» (Liv. Per., 75, 12—14).

Однако Сулла по-прежнему не пользовался безусловным авторитетом. Это сдерживало его дальнейший карьерный рост. Так, выдвинув впервые свою кандидатуру на преторскую должность, он потерпел поражение. Сам Сулла считал, что виной этому была «толпа», которая хотела видеть его эдилом и получать от него зрелища (Plut. Sulla, 5, 1; 6). Вряд ли дело обстояло именно так. Современники видели, что не в этом истинная причина, не толпа определяла его положение на политической лестнице, а отсутствие надежной поддержки в среде римской политической элиты. Уже через год Сулла подкупил толпу и получил претуру (Plut. Sulla, 5; Vell., II, 15, 3). К этому времени обнаружились его связи с представителями влиятельного сенатского меньшинства. Он стал «пользоваться доверием, …и вошел в силу» при поддержке одного из лидеров этой группировки — Катула (Plut. Sulla, 3—4). Вероятно, именно это укрепило его политический вес и позволило чуть позднее, в 50 лет, получить консульство на 88 г. (Cic. Pro Cluent., 11, 11—12; Liv. Per., 77; Plut. Sulla, 6; Vell., II, 17, 3).

Таким образом, до 88 г. биография Суллы складывалась традиционно. Единственное, что выделяло его из ряда молодых римских аристократов и, по-видимому, внушало сенату уверенность в его способности реально противостоять марианцам и организовать поход против Митридата, — это его неукротимое честолюбие и жажда славы.

Консулат резко изменил жизнь и политическую карьеру Суллы. Первая половина 88 г. прошла в Риме под знаком законодательства народного трибуна Публия Сульпиция Руфа и вызванного им мощного народного движения. В новой и новейшей историографии эти события оцениваются по-разному. Т. Моммзен считал, что их причиной было обострение долгового вопроса, а существо нового социального столкновения в Риме состояло, по его мнению, в противостоянии аристократического меньшинства, поддержанного торгово-ремесленной знатью, и демократического большинства, во главе которого стояли в разное время представители умеренных реформаторов — Луций Красе, Ливии Друз, выступавшие за смягчение действующей законной нормы. На связь политической программы Сульпиция с программой реформ Ливия Друза указывает и А. Кивени. Г. Альфёльди определяет политическую позицию Сульпиция как сходную с позицией римских популяров.