Проклят тобою - Яся Белая

— Он услышал вас и вернул вам сына.

Королева вскакивает и с ликующим криком бежит ко мне. Она так жадно прижимает к себе дитя и с таким неистовством осыпает его поцелуями, что я даже слегка опасаюсь за малыша. Но как оказывается, совершенно напрасно. Он весело агукает и беззубо, но совершенно счастливо улыбается.

— Эдвард! Эдвард! — кричит королева. — Случилось чудо! Он вернулся!

В зал вбегает король.

Они с королевой обнимаются и плачут.

Люди эгоистичны, когда счастливы. Нормально, что им не до меня. Отлично понимаю: я лишняя в этой семейной идиллии. Мне пора к своей. Нужно поскорее выбраться из замка и узнать, как добраться до посёлка, где меня ждёт мой гончар.

Если ждёт. Если мой.

Спешу через анфилады комнат, разноцветных и в тоже время таких похожих. Придворные бегут мне навстречу, затрудняя движение. Они торопятся засвидетельствовать свою радость королевской чете.

Я, спасаясь от людского потока, сворачиваю в какой-то узкий коридор. Не знаю, в какое помещение попала: то ли кладовка, то ли подсобка какая-то. Здесь довольно пыльно, по стенам театральными драпировками свисает паутина. Единственное окошко мутно и разбито. А из всей мебели — только старый шкаф.

Любопытно.

Открываю дверцу, заглядываю внутрь… Но, должно быть, как-то неловко, потому что лечу прямо на всякий старый хлам и железки, больно ударяюсь, перекувыркиваюсь, бьюсь головой о стенку и… вылетаю прямо в мастерскую Ландара…

Но, обгоняя меня, из шкафа выкатывается и мчится по полу ржавый обруч, который Элиолл приняла за корону.

Шум и грохот такой, что медведя в берлоге разбудить можно.

Прибыла Илона домой.

Стою на четвереньках и смотрю на немного ошалевшего мужа, конечно же прибежавшего на шум.

А он смотрит… не на меня, на обруч, с которого медленно облетает ржа…

Мы синхронно произносим одно и то же:

— Ты ничего не хочешь мне объяснить?

И снова замолкаем. Я — поднимаясь и отряхиваясь, Ландар — пристраивая на столе среди горшков самую настоящую корону из чёрного металла. Красиво и слегка жутковато. Особенно завораживающе и пугающе одновременно выглядят красные камни — словно осколки «дьявольских головешек»: в них клубится вишнёвая мгла, простреливают алые молнии.

Почти как в глазах Ландара сейчас.

Он стоит, расставив ноги и сложив руки на груди, отрешённый, исхудавший и похоже не на шутку злой.

— Ну я это… в общем… уехала с Нильсом… — господи! как же трудно говорить такое мужу! — …ииии… потом…

— Илона! — выплёвывает он. — Тебя не было три месяца. Я жду внятных объяснений.

— Три месяца? — в голове не укалывается. — Ведь прошло всего пару дней.

— За эту «пару дней», — ехидно передразнивает он, — тебя успели похоронить, а меня — ославить на всю округу: мало, что рогатый муж, так ещё и внезапный вдовец. Так что — чётче, я жду.

Я не учла, что время во владениях Хозяйки Перепутья могло течь совершенно по-другому. Ничему меня сказки не научили — ведь там нередко герой попадал в какое-либо странное царство-государство и оставался молодым, в то время как остальные — старились.

Надо же так влипнуть! Теперь главное всё разложить по полочкам, для себя прежде всего.

Опускаю голову, обнимаю себя за плечи и быстро-быстро пересказываю всё, что случилось со мной с момента той глупой ссоры за столом.

Ландар не перебивает, садится на край верстака, водит пальцем по контуру короны и внимательно слушает меня, иногда только тихо угукает.

— Хозяйка Перепутья, значит, — задумчиво произносит он, потирая подбородок.

Мой рассказ окончен, я совсем сникаю, будто, выдав все объяснения, сама осталась не с чем, разделась и стою теперь голая пред судом, жду вердикта.

— Да, она, — робко отзываюсь.

— Умеешь же ты притягивать… — хмыкает Ландар, — … странных существ… То — Госпожа Искажений, то — Хозяйка Перепутья, то — жители Деревни Грёз. Ну надо же! Другой за всю жизнь и трети того не узнает, что ты узнала.

Вздыхаю, пожимаю плечами:

— Я же залётная. Мне по жанру положено.

Ландар отлепляется от стола, идёт в угол, где скручена в рулон его постель, — со дня нашей свадьбы он спит в мастерской, так привычку и не изменил, даже в моё отсутствие, — вытаскивает плед, набрасывает мне на плечи. И лишь потом — в коконе — сгребает в охапку, прижимает к себе. Куда более горячо и страстно, чем раньше.

Я кладу ладони ему на грудь, устраиваю на них голову, прикрываю глаза.

Как же тепло и спокойно.

Меня защитят, меня никому не отдадут. Я нужна и важна.

Ландар не говорит этих слов, я чувствую их кожей.

Он гладит меня по волосам, по спине, целует в макушку и спрашивает уже по-доброму, с нескрываемым любопытством:

— Что ты имела в виду, когда сказала «положено по жанру»?

Усмехаюсь. Как объяснить мужчине из другого мира «любовь» наших авторов к забрасыванию девушек из двадцать первого века во всевозможные, будоражащие воображение, миры?

— Помнишь, тогда ты… спросил… как называют залётных в моём мире? — я не уточняю когда, но по тому, как Ландар каменеет и напрягается, понимаю — и так ясно. Ага, спросил то с ножом у горла.

— Да, — глухо отзывается он. — Но какое это имеет отношение к жанру?

— Самое прямое, — невесело хмыкаю я, — у нас о попаданках, залётных по-вашему, многие авторы пишут книги.

— И что, — искренне удивляется он, чуть отстраняя меня и заглядывая в глаза, — у вас там много таких, как ты? Попаданок, то есть?

— В книгах — не с честь! А в реальности, судя по всему, только мне так подфортило.

— Но зачем ваши — как ты их назвала — авторы, кажется? — киваю. — Так вот, зачем они пишут такие книги?

— Не знаю, — честно заявляю я, — наверное, считают что это весело. Поставить персонажа в какую-нибудь сложную ситуацию и смотреть, как он будет оттуда выпутываться.

— Чудной у вас мир, — Ландар проводит рукой по моим волосам, наклоняется и целует.

И я тону, растворяюсь в этом поцелуе. Он горчит виной, отдаёт солёным привкусом отчаяния, тает во рту чуть терпкой радостью.

Встаю на цыпочки, тянусь навстречу, как росток тянется к солнцу.

Как же глупо было искать добро от добра!

— Ты три месяца ждал меня? — говорю, когда вновь получаю такую возможность.

— И искал, и терял надежду, и бесился, — он улыбается, светло и немного устало, — только всё это теперь неважно. Потому что ты вернулась…