Лаций. Мир ноэмов - Ромен Люказо

И таким образом он получил наглядный и запоминающийся урок, которого никогда не забудет, даже если доживет до финального сокрушения Вселенной: жить – не значит просто оставаться в живых. Это значит и наслаждаться временем, которое проходит.

Отон в последний раз полюбовался сферой, открывавшейся взглядам спутников наблюдения, на секунду сосредоточился на Архипелаге, остатках высокого горного массива, где он поселил и привел к процветанию океаническую цивилизацию с интеллектом, лишь немного уступающим человеческому. Он лелеял их те несколько веков, пока развивалась их история: от зарождения первых индивидов в баках внутри Корабля до строительства каменных городов, которые воздвигались на вулканических хребтах посреди маленьких, терзаемых ветром островков.

Он и сейчас любил их – свою расу дикарей с их грубым языком, созданным на основе эллинского, но исказившемся в их клыкастых пастях, с их воинскими обычаями и традициями, в которых было куда меньше от Отона, чем полагал Эврибиад. Они были сильным, предприимчивым народом, с трудом поддающимся контролю. Они почитали Отона и были его главной надеждой на выживание на извечной гладиаторской арене вселенной. И ему будет их не хватать – пусть некоторых он и возьмет с собой на борт.

Его дух покинул наблюдательный пункт и вернулся в синтетическое тело, созданное по образу и подобию античного колосса. Он снова ощутил, как под искусственной кожей его могучих членов перекатываются синтетические мускулы. Столько еще предстояло сделать… Завершить посадку на корабль нескольких тысяч подданных, которых он выбрал задолго до их рождения, чтобы помогать ему, когда он отправится навстречу опасности. Убедиться, что после такого долгого времени без войны все оборонные и атакующие функции «Транзитории» работают без перебоев. Вновь запустить двойной ускоритель частиц, идущий через весь корпус огромного корабля. А главное – и самое сложное – натренировать своих новоиспеченных матросов, сплотить их так, чтобы все они разделяли его цели и его инстинкты, стали с ним одним целым. Он уже не сможет управлять Кораблем, как собственным телом – он будет всего лишь капитаном собственного корабля, королем посреди подданных. И его жизнь будет зависеть от подготовки его помощников. Их нужно будет обучить. Успеет ли он это сделать за такое короткое время? Проконсул сам себе улыбнулся. Демиург Отон достаточно велик, чтобы преодолеть любые препятствия, которые только можно вообразить.

Успокоившись этой мыслью, Отон зашагал дальше. Не без сожаления он оставил искусственный пляж. Теперь нужно было, чтобы все видели, как он отдает приказы, контролирует каждую операцию, чтобы все убедились: их сюзерен снова готов разделять их страдания и их победы. И это доставляло ему такую радость, какой он не чувствовал с той минуты, когда первый из них пошел на собственных ногах под оранжевым солнцем этого мира.

* * *

Во сне Плавтина все еще находилась на старой красной планете. По всей видимости, там ничего не изменилось.

По-прежнему никаких звуков, никакого движения, если не считать легкое и непрестанное дуновение ветра. Она видела, как он лениво ворошит пыль между скалами. Плавтина поднялась, но не постепенно, как встаешь в реальном мире. Просто вдруг оказалась на ногах.

Она стояла на крутом откосе, посреди опустошенной земли, развороченной каким-то древним катаклизмом. Солнце остановило свой бег, застыв в надире и освещая застывший мир сумеречно-алым светом. Почва была такого же цвета – как и камни, и облака, и небо за облаками. Тени скал вытянулись и будто окрасились кровью, и оказалось, что Плавтину окружает толпа призраков – их были тысячи и тысячи, куда больше, чем она могла сосчитать.

Она стояла посреди мертвых. Произошла катастрофа. Она попыталась вспомнить, что именно случилось, но не смогла. А ведь следовало бы. Память автоматов не знает сбоев. Как и их разум. В ее пифагорейском мире, где царили Число и Концепт, не существовало мертвых душ, бродящих, не зная покоя, по пыльным равнинам.

Это была старая красная планета. Не та, где она заснула несколькими мгновениями раньше – театральная декорация, затиснутая в трюм полусумасшедшего Корабля. Простиравшаяся вокруг территория напоминала отдаленный регион Лептис. Для человека здешний воздух был почти пригоден – он был тяжелее и суше. Солеросы, лишайники и арктические водоросли, угнездившиеся в расселинах скал, давно уже начали свою долгую работу по преображению атмосферы.

Она шла легким шагом, и ее босые ноги, такие же нечувствительные к холоду, как и в ее первом воплощении, ступали по исчезающей пыли. Призраки людей – те, что она сперва приняла за тени камней, – кланялись, когда она проходила мимо, требовали ее внимания. Напрасно. В отличие от существ вычислительной природы, у живых нет души. Когда их тело умирает, они не могут просто сменить носитель. Они исчезают навсегда. Как же они могли выжить, даже в такой ослабленной форме? Почему не обратились в прах? Она решила не останавливаться. Она искала хоть что-то, что принадлежало бы царству автоматов, а не мертвых. Ею овладело чувство неотложности, вынудив ее ускорить шаг и, подняв голову, взглядом обшаривать окрестности.

Рельеф понемногу выровнялся, крутые скалистые склоны сменились более плоскими участками, где скапливался песок, отчего пейзаж становился волнистым. Воздух здесь был тяжелым и через вездесущий запах кварца пробивались слабые ароматы биологической жизни: остаточная влага, грязь, биохимические реакции, которых этот окаменевший мир не знал с начала времен, когда его ледяные моря обманчиво сверкали, суля еще одну голубую планету.

Вода была везде: в форме тонких ручейков, сочившихся из трещин в камне и образовывающих крошечные лабиринты между пластинами песчаной земли и камнями, покрытыми арктическим мхом. Тут и там небольшие лужицы размером не больше человеческой ноги превращали окрестную почву в клейкую грязь. Жирные рогатые солеросы поднимали головы – они настолько осмелели, что готовы были выползти из своих уголков и отправиться на освоение более открытых мест, и стебли их насытились солью и черными металлами. И в этих зарослях зарождалась скромная фауна – крошечные насекомые с иссушенными тельцами. Плавтина задержалась на секунду, наблюдая, как скачет на ее пути стайка этих насекомых, едва потревоженная ее шагами.

Чуть дальше она обнаружила реку. Но ведь ничто не предвещало ее появления, не было даже тихого шума воды. Может, это иллюзия?

На красной планете никогда не было воды, по крайней мере, в таких количествах. Мощный грязный поток увлекал за собой гальку, размывал маленькие дюны, превращал тысячелетнюю пыль в мягкое месиво, которое клеилось к ногам.

Плавтина приблизилась, прошла несколько шагов по пустынному берегу и окунула руку в поток, чтобы почувствовать под пальцами ледяную грязную воду. Вдалеке, на севере, из-за работ по преображению климата наверняка треснул какой-то ледник. Такие работы тут шли все время – их выполняли эргаты, даже сейчас, когда все Человечество исчезло с планеты и из всей Вселенной.

Теперь она вспомнила. Гекатомба. Ее будто ударило этим воспоминанием, живот пронзило болью. Плавтина распрямилась. Человечество исчезло, и автоматы – его народ – бродили, будто проклятые души, по негостеприимной земле, которая их породила.