Древнее китайское проклятие - Сергей Мусаниф

Стрелять в косого было жалко. Он же не виноват, что ему в пузо засунули утку с Кащеевой смертью. Поэтому рука у меня дрогнула и во второй раз.

– Стреляй же, Сергей Сергеич, – прошептал сбоку Леха. – Уйдет, гад.

После третьего выстрела косой дернулся в сторону, подпрыгнул метра на три в высоту, что для нормального представителя семейства длинноухих является абсолютным рекордом, и из его рта вылетела утка.

Утку мне уже не было так жалко, поэтому я сбил ее первым же выстрелом, она и крякнуть не успела.

Утка рухнула на землю неподалеку от «родившего» ее зайца и затихла. Мы частично подбежали, частично подковыляли поближе.

Тело птицы было целехонько, даже единого перышка из тушки не выпало. О кровавых ранах, оставленных пулями сорок пятого калибра, речь вообще не шла. Чего ж она тогда с небес рухнула?

– Чары, – сказал Муромец.

– Какие там чары, – проворчал Гэндальф. – Сердечный приступ, наверное.

– Вполне возможно, – поддержал я. Когда в меня впервые из сорок пятого пальнули, мне тоже нехорошо стало. Правда, тут у утки было преимущество. В меня-то попали. – Как яйцо выковыривать будем? Дедовским методом, через задницу?

Вместо ответа Гэндальф пнул утку в упомянутый мною орган. Утка раззявила клюв в неслышном «кряке», и из него выкатилось яйцо. Это было нелогично, потому что, насколько мне известно, яйца клювом никто не откладывает, но это был факт.

Яйцо было похоже на коричневое куриное первой категории. Я сел над ним на корточки и осторожно тюкнул рукояткой пистолета. Яйцо разбилось, белок вытек на траву.

Богатыри и Гэндальф склонились над несостоявшимся омлетом.

– От блин, – выругался Муромец.

– Его налево, – поддержал Леха.

– И направо тоже, – сказал Добрыня.

– Чего и следовало ожидать, – подытожил Гэндальф.

Мне реплики уже не осталось. Я промолчал.

Думаю, нет нужды уточнять, что же вызвало подобный обмен репликами со стороны богатырей и великого мага, но все же… Иглы в яйце не было.

– Не скажу, что для меня это большой сюрприз, – сказал Гэндальф. – Прожив столько лет, сколько прожил он, и при этом будучи все время гонимым и преследуемым, поневоле станешь параноиком и научишься никому не доверять. Даже собственному брату.

– Угу, – мыкнул я. Учитывая, что если Гэндальфу и меньше лет, чем Кашею, то ненамного, спорить с ним я не стал.

– А хорошо придумано, – сказал Гэндальф. – Он заставил всех, даже самого Горыныча, поверить в то, что смерть находится у Змея. Прекрасный тактический ход Я проникаюсь уважением к нашему противнику.

– Угу, – вновь мыкнул я. Трескотня Гэндальфа уже успела мне порядком надоесть. Я же все внимание уделял дороге, по которой мы ехали. Вернее, отсутствию оной. – А нам-то теперь что делать?

– Как что? – удивился Гэндальф. – К Кащею нам надо, Василису вызволять.

– Без иглы?

– Без иглы.

– И что мы у Кащея без иглы будем делать? – Игла была превосходным товаром и идеальным средством давления при переговорах по освобождению ценной заложницы. Точнее, была бы. Если бы она была.

– По ходу разберемся, – сказал Гэндальф. – Я всегда был непревзойденным мастером импровизации.

– Ты тут действующим лицом не являешься, – напомнил я. – Де-юре.

– Значит, я буду импровизировать, а ты будешь воплощать мои импровизации на практике.

– Хотелось бы, чтобы наоборот.

– Не выйдет. В каждой истории есть только один главный герой.

К вечеру у нас кончился бензин.

– Вот, – сказал Гэндальф. – Никогда не доверял механическим устройствам и правильно делал. И впредь тоже доверять не буду. Старая добрая магия куда надежнее.

– Ну, старый добрый маг, наколдуй нам литров сто бензина.

– Я бы с радостью, А что это такое, бензин?

– Жидкость такая, – сказал я. – Продукт переработки нефти.

– Нефть знаю. Черная, вонючая, горит хорошо. Только на экологии это плохо сказывается. Не будет тебе бензина.

– Сам наколдую.

– Не, не фиг воздух портить.

– Так уже ж портили, и ты не возражал.

– А теперь возражаю, – сказал Гэндальф. – Одно дело, если ты этот свой бензин с собой из своего мира притащил. А совсем другое, если ты его здесь производить собрался. Сечешь?

Прямо Гринпис ходячий.

– Пешком топать придется, – сказал я.

– Не впервой.

– Времени много уйдет.

– Зато незаметнее к Кащееву замку подберемся. А ты что, и впрямь думал прямо под черные стены на своем тарантасе ехать?

– Были такие мысли.

– Да, – вздохнул Гэндальф. – Никакого стратегического мышления. Прикинь, что было бы, если бы Фродо на такой штуке к Ородруину подъехал.

– Время бы здорово сэкономили, – буркнул я. – Может, и Минас-Тирит бы отбивать не пришлось.

– Не прошел бы твой тарантас через горы, – сказал Гэндальф. – Его бы назгулы еще у Черных Ворот на части разорвали. Если бы, конечно, у него бензин бы раньше не кончился, – добавил ехидный старикашка.

Пришлось дальше топать пешком.

Гэндальф нести поклажу отказался: дескать, ему посоха с мечом хватит, а все остальное мои проблемы. Я покидал в сумку скатерть-самобранку, кепку-невидимку, пару запасных обойм, еще одну противотанковую гранату, сунул пистолет за пояс, одарил свой «бумер» прощальным взглядом, и мы двинули.

К ночи стало прохладнее. Когда мы остановились на привал, я натаскал дров, Гэндальф что-то над ними пробормотал и разжег пламя. Я расстелил скатерть-самобранку и заказал жратвы. Ничего экзотического, пару бифштексов, свежий хлеб и картофель фри. Гэндальф сказал, что ведет здоровый образ жизни и не собирается поглощать такое количество холестерина, поэтому заказал себе пару салатов и бутылку чего-то спиртного.

Очевидно, потребление алкоголя укладывалось в представления Пыльного о здоровом образе жизни.

Накушавшись салата и алкоголя, Гэндальф закурил сигарету, с довольным видом откинулся на спину и затянул гондорскую народную песню «Черный назгул, что ж ты вьешься над моей головой». Слух у старикана был не слишком музыкальный.

Что-то зашевелилось в кустах. Не иначе как на завывания Пыльного сюда начала подтягиваться местная фауна. Возможно, приняли эти звуки как вызов на битву. Или как призыв к спариванию.

Я потянулся за пистолетом.

– Выходи по одному, – пробормотал я, не слишком рассчитывая на ответ. Тем не менее он последовал.

– А ты меня не съешь?

Я прислушался к своему организму. Организм был сыт и пищи, сколь аппетитной бы она ни была, не требовал.