Империя наизнанку. Когда закончится путинская Россия - Максим Кантор

Закончился очередной «западный» период российской истории. Регулярные ученические годы в истории России нужны; это время перевооружения и накопления капитала. Потом следует война с Западом.

Вчера говорили про «общеевропейский дом»; писали о том, что Россия — европейская держава, и по недоразумению (татары и большевики) выпала из европейской истории. Сегодня очередная смена вех.

Россия развернулась к Азии, с западными иллюзиями покончено.

Смена идеологий произошла внезапно, готовилась давно. Поворот к Востоку огласил президент России; но президент высказал то, что волнует народ — довольно терпеть иго Запада.

Демократию западного образца не полюбили, а собственная «суверенная» демократия не прижилась; сегодня почти не скрывая, говорят о возвращении Российской империи и евразийстве — вместо западничества.

Демократия и либерализм — в том виде, в каком они были явлены в нашем Отечестве — оставили скверную память. То было время циничное: были распроданы недра России, конституционно принадлежащие всему народу, а вовсе не правительству и даже не государству. То было время, когда разрыв между бедняком и богачом сделался непреодолим. То было время, когда русский народ и русскую историю объявили неполноценными субстанциями, осмеяли прошлое. Было предложено считать, что российская история есть черновой набросок истории западной; следует перенимать навыки Запада, а для этого надо распродать свою страну. Логики в такой посылке нет, но следовало примириться с нищетой как бы в наказание за косность нации и зло, которое принес в мир коммунизм.

Бичуя коммунизм, принялись уничтожать все русское; русское воспринималось миром как условия возникновения коммунистической доктрины.

Провели операцию в три хода.

Во-первых, было декларировано, что национал-социализм есть ответ на коммунизм, что геноцид по расовому признаку есть ответ на геноцид по классовому признаку. С теоретической точки зрения это чепуха: Маркс никогда не призывал к физическому уничтожению капиталистов — торжество коммунизма вообще не связано с существованием капиталистов — но связано с тем, что рабочий класс отмирает, и люди становятся свободными. Но Маркса не читали. Эрнст Нольте, один из тех, кто внедрял теорию паритетного зла, отлично знал, что он говорит не о марксизме, но о практике сталинизма — но в дефиниции не вдавались. Уравняли коммунизм с фашизмом.

Во-вторых, создали теорию тоталитаризма, в которой уравняли Гитлера и Сталина; тираны похожи не более чем Македонский и Тамерлан, — но утвердили, что это личности и явления одного порядка. Вообще говоря, Восток и Запад не похожи ничем, процессы в Европе не схожи с процессами в Азии, да и вообще зло не однородно. Однако — сравнение утвердили.

В-третьих, указали, что при прочих равных, первопричина бед в Сталине и коммунизме, а Гитлера просто втянули. Таким образом, Россию признали виновной в бедствиях века.

Это был необходимый теоретический базис.

В дальнейшем, любое унижение России воспринималось как борьба с тоталитаризмом.

Только крайне наивный человек мог полагать, что ответа России не последует. Невозможно унижать нацию в течение четверти века, разграбить гигантскую страну, объявить о ее скором развале — и полагать, что страна не ответит никак.

Как выражался герой пушкинского «Выстрела»: «В шутку вы дали мне пощечину, в шутку прострелили на мне фуражку, в шутку сегодня дали по мне промах. Теперь и мне пришла охота пошутить».

Герой Пушкина не стал убивать обидчика, лишь показал свое мастерство, всадив пулю в пулю, и ушел. Россия на героя Пушкина нимало не похожа.

В отличие от пушкинского Сильвио, Россия — не романтический герой. Ответ воровскому либерализму оказался страшен. И — ровно по той же логике, по какой, уничтожая коммунизм, били по России, — произвели зеркальный ответ: отвергая либерализм — отвергли Запад.

Никакого либерализма в России, по сути, не было — это был азиатский либерализм, феодальный либерализм. Фронда Болотной площади на аболиционизм и на антиколониализм (а это классика либеральной мысли) похожа не была. Боролись за сословные привилегии, за то, чтобы судьба «креативного класса» была иной, нежели судьба простых людей, которых назвали «анчоусами». Классическая борьба баронов с абсолютизмом — выражалась сегодня в противопоставлении корпоративной морали — общей судьбе; в корпоративном мире и государство, и народ воспринимались как корпорации, причем не успешные корпорации. Государству предложили занять роль служебную по отношению к корпоративной морали, и народ понял, что и народу скоро предложат удалиться со сцены. Люди были не так уж далеки от истины: цитировали злополучное высказывание о том, что тридцать миллионов, не вписавшиеся в рынок, должны винить сами себя. Население заняло сторону абсолютизма, а обиженная Фронда баронов назвала население — «быдлом». Таким путем был создан исключительный ресурс народного гнева — его надо было однажды использовать.

По плечам дряблого либерализма всегда приходит тирания, процесс описан еще в античной философии: тиран протягивает руку народу поверх голов воров-олигархов, тиран говорит о славе Отечества, и народ рукоплещет: людей избавили от компрадорства. Корпоративные интеллигенты предали нард; капиталисты и служилая интеллигенция приняли участие в осмеянии отечественной истории — и теперь, поверх корпораций, отвергая мораль капитала, нация пожелала объединится вокруг лидера и дать бой миру наживы. Мир наживы — это чужая, навязанная нам извне история; жив в памяти мир общинной — бедной, но честной, как кажется сейчас, — социалистической жизни. Номенклатура, социализма, баре крепостного строя находятся (так кажется сегодня) в доверительных отношениях с народом — симфония власти и народа — это не подлость чужой корпоративной морали.

Впрочем, ничего не вернули; приватизацию не отменили, национализации недр не произошло; тирания никогда не отвергает завоевания олигархии — завоевания олигархии тирания просто присваивает. Как не было ничего у народа — так ничего и не будет; однако есть минутное торжество над обидчиком, есть катарсис единения. душевный подъем усилен тем, что народу дали понять, что централизованная власть готова объявить войну внешнему врагу — ради спасения его, народа, интересов. Народу сказали, как зовут общего врага, чего хочет враг, чему служит пятая колонна, вокруг какого знамени собираться.

Прозвучало название того, что народ защищает в войне — это Евразия. Слово значительное, величественное.

Иногда говорят «русский мир», но имеют в виду, по слову поэта, «русское море», которое шире собственно России, в нем сольются славянские ручьи. Это море великое, это Евразийское море — оно противостоит Атлантическому океану.

Русский мир, Евразия, Российская империя — эти выражения употребляют как взаимно заменимые. Некоторые усомнились: зачем сражаться за империю — ведь империя социальной справедливости не предполагает. Объяснили: сначала надо построить империю — а социальная справедливость приложится. Главное сегодня — отстоять Евразию.