Заветное желание - Дженна Питерсен

Затем Энн с теплой улыбкой подошла к герцогине, и он увидел, как та расслабилась, когда невестка обняла ее за талию.

— Ваша светлость, поймите, это столь же глубоко затрагивает Риса, как, я уверена, это затрагивает вашу жизнь и вас. Теперь вы единственная, кто может дать ему ответы, которых, я думаю, он заслуживает.

Герцогиня посмотрела на Энн и кивнула. Смахнув слезы, она расправила плечи и твердо встретила взгляд Риса.

— Это я должна просить прощения, Рис, — сказала она. В ее голосе уже не было дрожи. Только сила и уверенность. — Твоя жена права. Тебе нужны объяснения. Прости мою нерешительность, следовало это сделать раньше. Я тоже потрясена. Я почему-то надеялась, что этот день не придет никогда.

— А он все же пришел, — пробормотал Рис, на миг пожелав, чтобы надежды матери сбылись.

Герцогиня кивнула:

— Да. Боюсь, ты осудишь меня, но я должна рассказать тебе всю историю, чтобы ты верно понял мое поведение.

Рис быстро взглянул на жену, та медленно кивнула, словно поощряя его выслушать мать. Дать ей то же внимание и заботу, какие она дарила сыну, даже когда покойный герцог Уэверли все дальше и дальше уводил его от нее.

— Хорошо. — Рис жестом пригласил их вернуться к столу. — Я хочу послушать твою историю.

Когда они сели, герцогиня допила чай и тяжело вздохнула.

— Прежде всего ты должен знать, что я любила своего мужа. — Она покачала головой. — Когда мы поженились, я очень надеялась, что мы сможем быть счастливы и наш брак станет браком по любви. Но для твоего отца я была только хозяйкой его приемов и матерью его детей. От меня ему требовалась лишь удобная жизнь, в чем я убедилась через несколько месяцев нашего союза.

Краем глаза Рис видел, что Энн все больше напрягается. Это в каком-то отношении была и ее история. Ее путь. Именно он был тем, кто этот путь для нее определил.

Взглянув на Энн, герцогиня улыбнулась, мягко и печально. Стало ясно, что обе женщины уже связаны на новом уровне. Каждая испытала безнадежную любовь к человеку, за которого вышла замуж. В их стремлении они были сестрами. Но мать Риса сумела однажды найти счастье в объятиях другого. Мысль, что Энн могла поступить так же, испугала Риса, хотя он сам предлагал ей сделать именно это.

— Конечно, я была убита горем, — продолжала герцогиня. — Я жила в постоянном унынии, потеряв всякую надежду обрести счастье. — Она нахмурилась. — Это произошло, когда герцог Биллингем проявил ко мне интерес.

Рис не мог скрыть реакцию на эту часть рассказа матери и густо покраснел. Но щекотливая тема смущала герцогиню не меньше его самого.

— Биллингем имел репутацию доброго и набожного человека. Пока дело не касалось женщин. Если у него завязывались отношения с женщиной, он без зазрения совести пользовался ее болью и слабостью, чтобы добиться чего хотел. — Взгляд герцогини затуманился от неприятных воспоминаний. — Поначалу мне льстило его внимание, поскольку твой отец не проявлял ко мне интереса. Я позволила Биллингему зайти слишком далеко.

Оттолкнув стул, Рис отошел от стола. Он не желал представлять свою любимую мать скомпрометированной или думать о результатах ее неосмотрительности. Но как он мог это сделать? В конце концов, он сам является главным последствием ее неосмотрительности.

— Я сразу пожалела об этом, но было слишком поздно. Однако я не сожалею о твоем рождении, мой дорогой. Ты должен это знать.

Рис почувствовал неожиданное облегчение. Ему бы не хотелось услышать, что мать презирает его или испытывает чувство сожаления всякий раз, когда смотрит на него. Ее любовь всегда была слишком важна для него, и он не хотел бы потерять ее теперь.

Он взглянул на Энн. Хотя она сидела за столом, у него было ощущение, что жена стоит рядом и поддерживает его.

— А мой отец… — Рис замолчал, качая головой. — Твой муж знал, что произошло между тобой и Биллингемом?

— Нет. И я скрывала от него правду не для того, чтобы спасти себя, как ты можешь подумать.

— Нет? — жестко спросил Рис.

— Я любила этого человека, пусть даже он не любил меня. — Нижняя губа у нее слегка дрожала. — Когда ты родился, он был на седьмом небе от счастья. Я впервые почувствовала связь с ним. Я решила не отнимать… не отнимать тебя… у него. Если б я призналась, это не принесло бы ничего, кроме боли для всех окружающих. И по закону это ничего бы не изменило в наших обстоятельствах. Я подумала, что никто не должен узнать об этом.

Рис вернулся к столу и с тяжелым вздохом опустился на стул.

— К несчастью, кое-кто узнал.

Мать смертельно побледнела и, хотя она сидела за столом, казалось, готова была упасть в обморок. Рис инстинктивно поддержал ее.

— Кто-то знает? — спросила она.

— Да. Герцог Биллингем сохранял документы. Ведь он что-то платил тебе?

Герцогиня вскинула голову.

— Он пытался купить мое молчание, чтобы защитить свою безупречную репутацию. Конечно, я отказалась, но он продолжал высылать мне деньги. В конце концов я пожертвовала их сиротскому фонду, вот и все.

— Он регистрировал все дела, среди прочего есть несколько писем, которыми вы обменивались в то время. — Рис вздохнул. — Он доверился нечистоплотному стряпчему, а тот поделился сведениями с другим. Мы с Саймоном подозреваем в шантаже Ксавье Уоррена.

— Боже, мой!

Энн накрыла ладонью руку герцогини.

— Этот человек уехал из страны, после того как был обвинен в измене. Но Рис и Саймон говорят, что через несколько дней он возвращается. Без сомнения, чтобы встретиться с ними и предъявить требования за свое молчание.

Герцогиня вздрогнула:

— Значит, будет шантаж.

— Возможно, и нет. — Рис пожал плечами. — Если мы хотим этого избежать, тогда мне лучше всего открыть правду на моих собственных условиях. Это раз и навсегда положит конец шантажу.

— Но скандал, Рис!

— Да, я понимаю. И все же общество, вероятно, заслуживает права знать о моем происхождении.

— Господи, ты говоришь, как твой отец.

— Он не был моим отцом, — процедил Рис.

— Был во всех отношениях, — возразила герцогиня. — И во многих отношениях был не прав. Он учил тебя, что родословная важнее чувств или поведения. Что любовь и чувства — это слабость. Он каким-то образом сумел убедить тебя, что для семьи главное чистота рода и прошлое, а не люди. В свое время я допустила это из-за чувства собственной вины. Но я больше не могу хранить молчание. Эта тайна оставалась скрытой больше тридцати лет, и открыть ее — значит принести боль тебе и окружающим.

— Я понимаю, мама, — повторил Рис. — Ты ведь не думаешь, что последствия этого для тебя, моих сестер, моей жены не имеют никакого значения? Но человек, который меня воспитал, которого я называл отцом, учил меня, что «правильно» иногда лучше, чем «хорошо» или «легко». И похоже, нельзя избежать «правильного», если Уоррен знает правду. Твоему карточному домику суждено рассыпаться. Порой я думаю, мне лучше покончить с этим самому, чем дожидаться, когда это сделает кто-нибудь еще.