Господин мертвец. Том 2 - Константин Соловьев

– Допустим, – тряхнул головой Ланг, не спешивший быстро оставить позиции. – Пусть право жить после смерти будет сперва роскошью. Но когда-то роскошью был водопровод или, например, электрическое освещение. Общество развивается, и Орден Тоттмейстеров тоже. Возможно, когда-нибудь он сможет обеспечить каждому желающему свободный пропуск из чертогов Госпожи.

– Это будет замечательно! – саркастично заметил Йонер. – Но представь, к чему это приведет, мой дорогой и наивный романтик. Человечество попросту вымрет, приятель. И чем быстрее, тем лучше, потому что оно будет являть собой достаточно мерзкое зрелище. Живые постепенно исчезнут, пропадут, как ископаемые обязьяно-люди. Всякий будет спешить умереть в расцвете сил, чтобы оставаться таким и в смерти. У кого-то будут дети, у кого-то нет. Мертвецы же, как тебе известно, не способны к зачатию или деторождению. Мы стерильны, как мраморные ангелы на кладбище. И нас будет становиться все больше. Ведь не так уж много найдется тех, для кого вечная жизнь станет мукой. Человек – злое и жадное существо, господа, и смерть его нисколько не красит. Через полсотни лет мертвецы будут безраздельно править в городах, планомерно выживая людей отовсюду, может, даже без злого умысла. Портной, способный трудиться неделями напролет, обходясь без сна, всегда окажется в выгоде по сравнению с живым коллегой. Художник, которому не нужна еда, посвятит себя созданию шедевров, не размениваясь на дешевые копии для пропитания. Люди по сравнению с нами окажутся бесполезны и ущербны. А значит, они тоже поспешат умереть пораньше. Города будущего – это живые склепы, набитые миллионами покойников. Постепенно, за десятки и сотни лет, угаснут даже следы былых чувств, а плоть, какими чарами ее ни укрепляй, всегда бренна. Улицы будут завалены мертвыми калеками, с безмолвием жаб взирающими в небо. В какой-то момент на всей планете не останется ни одного человека с живой кровью в жилах, но этого никто даже не заметит…

Дирк поморщился. Йонеру удалось впечатлить не только эмоционального Крамера, но и мертвецов.

– Жаль, что мы не доживем до всего описанного. Ты бы мог выйти на пенсию и посвятить себя писательскому ремеслу. Испить свой глоток славы, пока мертвые писатели еще не стали чем-то обыденным и приевшимся.

– Ерунда. Жизнь гораздо увлекательнее и интереснее всего того, о чем пишут в книгах. Был у меня, например, во втором взводе один ефрейтор, Хидлер. Толковый парень, хоть и со своими бесами в голове. Рисовал, кстати, отлично. Где-то под Ла Монтенем в восемнадцатом попал под химическую атаку, хлебнул газа и помер дня через два, отмучавшись. Ожог легких – и человека мучительно рвет собственной плотью. Сами знаете, как бывает. То ли Альфред его звали, то ли Алоиз… Не помню, как звали. Он был из патриотов, хотя сам, кажется, австриец. Ну, знаете, все норовил речь завести про великую судьбу Германии, про евреев-предателей, бьющих нам в спину, и все в этом духе. Есть такая порода беспокойная. Ну да мы не в том положении, чтобы выбирать. Поставил его командиром отделения. Какое-то время все нормально шло, хотя, известно, поначалу всегда сложно привыкнуть. Но он справлялся, и отлично. Образцовый мертвец, можно сказать. Только потом у него окончательно в голове смешалось все, то ли сам себя распалил, то ли статей социалистических начитался. В общем, возомнил он, что Орден Тоттмейстеров состоит из евреев, ими же и управляется. И действует не в интересах Германской империи, а им вопреки, то есть намеренно разлагает боеспособные части. Я пару раз пытался с ним поговорить, да пустое. Такие люди уж если что-то придумали, хоть кулаком по голове лупи – не передумают.

– Бунтующий мертвец? – спросил Крамер с искренним интересом. – Любопытно.

– В Чумном Легионе никто не бунтует. Мейстер на подобные чудачества смотрел сквозь пальцы, ведь если отсеивать каждого, у кого рассудок хромает, можно вовсе без солдат остаться. Винтовку в руках держит, значит, годен. Попробовал ефрейтор несколько раз против воли мейстера идти, без всякого результата, понятно. Когда мейстер приказывает, тут никто не выбирает, подчиняться или нет. Ноги сами несут. Так что не побунтуешь особо. Так что решил он демобилизоваться из Чумного Легиона. Единственным возможным способом, сложив голову на поле боя. С тех пор это у него какой-то идеей фикс стало.

– Мертвец-самоубийца?

– Именно. Стал искать вторую смерть и проявил в этом недюжинное упорство. Чуть где опасность – он там первый. Он и раньше не из трусливых был, но тут уж превзошел сам себя, очень уж ему не терпелось из-под тоттмейстерских лап уйти. Упрямый был мертвец… Один раз закрыл своим телом амбразуру пулеметную. Но если радовался, что теперь магильеры отпустят его душу, то зря – Брюннер из него два десятка пуль вытащил, ни одна не задела мозга или позвоночника. Неплохая удача, а?

– Не спорю.

– Дважды он собою закрывал упавшую гранату. И тут ему не повезло: один раз отсыревшая попалась, другой – просто тряхнуло хорошенько, так, что у него остатки потрохов перемешались. Но все равно на ногах. Как-то во время штурма в одиночку на взвод англичан бросился. Рассчитывал, что уж тут-то ему точно конец придет. Но не учел того, что томми сами не любители с мертвецами сражаться – побросали оружие и разбежались кто куда.

– Почему ему было просто не застрелиться? – поинтересовался Крамер. – Просто и надежно.

– Нет, господин лейтенант. Если бы каждый мертвец мог так легко своей судьбой распорядиться, у нас бы вечный некомплект был. Всякая мысль мертвеца становится известна его тоттмейстеру, это же вы знаете?

– Наслышан немного.

– Но к некоторым мыслям что-то вроде колокольчика привязано. Только она у тебя появится, а у мейстера уже звоночек. Я образно, конечно… Да и не можем мы так просто пистолет к виску приставить. Вот глядите.

Йонер вытащил из кобуры свой «парабеллум», тускло блеснувший маслом, и поднял стволом вверх. Крамер зачарованно наблюдал за тем, как дульный срез приближается к седому виску мертвеца. В какой-то момент ствол замер, точно уткнувшись в невидимую преграду. Йонер улыбнулся.

– Вот видите. Направить ствол и спустить курок уже не в моих силах.

Крейцер пробормотал что-то о цирковых номерах, но его никто не слушал. Йонер опустил пистолет обратно в кобуру и продолжил как ни в чем не бывало:

– Поэтому среди мертвецов обычно нет самоубийц. Но ефрейтор настойчиво продолжал искать выход. Он был упорен, как все фанатики. Но всякий раз ему совершенно невероятным образом дьявольски везло. Он выходил из любой мясорубки, в которой могло перекрутить половину его взвода, и даже если получал какие-то повреждения, Брюннер моментально возвращал его в строй. В жизни не видел более упорного мертвеца. И более невезучего. При переправе через Сомму он пытался утонуть. Словно не знал, что мертвецы не дышат. Пришлось вытаскивать его, мокрого и злого, веревками. Под конец он намеренно завел свое отделение на минное поле. Двоих мертвецов пришлось после этого списать – оторвало ноги. Сам ефрейтор, конечно, как обычно, вышел сухим, его даже не зацепило. Но чашу терпения мейстера это переполнило. И он пообещал, что, если Хидлер выкинет еще хоть один подобный номер, его участи не позавидуют даже ветхозаветные мученики. Ефрейтор держался месяц. Но я был уверен, что он сорвется. Слишком уж сильна была его ненависть к Ордену. И, конечно, он сорвался. И как… Во время построения на плацу попытался метнуть гранату в самого тоттмейстера Бергера. Самоубийственный трюк, но он в каком-то смысле достиг цели. Не в том смысле, что ему удалось хотя бы поцарапать тоттмейстера, но в том, что взбешенный мейстер наконец дал ему то, чего тот добивался столько времени. Но надо заметить, что демобилизация из Чумного Легиона далась ефрейтору дорогой ценой.