В царстве тьмы - Вера Крыжановская

В Зельденбурге отпили вечерний чай и затем все разошлись: баронесса не выходила, гувернантка увела детей, а Мэри стеснялась оставаться одна с молодыми людьми и сказала, что ей нужно еще уложить вещи.

Князь заперся в своей комнате и задумался, потом достал хранившийся в золотом футляре пергамент, прочел его и приступил к довольно странным приготовлениям.

Прежде всего он опустил тяжелые портьеры и занавеси на окнах, позаботившись, чтобы в комнату не проник луч света. Открыв сундук, он достал красный бархатный ковер с вышитыми кабалистическими знаками и металлический таз, который наполнил травами, политыми различными жидкостями, и поставил его на стол перед крестом с упоминавшимися ранее свечами. После этого он облекся в длинную льняную белоснежную тунику, потушил лампу и босой преклонил колени на ковре. Несколько минут князь молился с закрытыми глазами и вытянув руки: молился он с видимым усердием и сосредоточенно. Потом он достал из-за пазухи что-то вроде гудка на золотой цепочке и дунул в него, громко произнося слова на неизвестном языке и ряд формул.

В комнате было совершенно темно, и князь, тихо и размеренно, запел какую-то странную мелодию, а вся атмосфера вокруг него вибрировала и трещала. Мало-помалу комната наполнилась разноцветными искрами, вскоре появились огоньки — зеленые, красные и золотистые, которые кружились над тазом, а наполнявшие таз травы загорелись, разливая мягкий, голубоватый свет и запах живых цветов. Теперь вибрация перешла в некоторую мелодию, которой вторили точно звонкие, серебряные колокольчики, потом медленно образовалось беловатое облако, принявшее человеческую форму, а минуту спустя появилась высокая и стройная фигура Веджага-Синга и стала на ковер в шаге от князя. Таинственный посетитель был облачен в длинную белую тунику, голову украшала кисейная чалма. Приветливо посмотрев на ученика, он положил на его голову руку, которую тот схватил и поцеловал.

— Как ты добр, учитель, что пришел на мой призыв. Здесь происходит нечто такое, для чего необходимы твои советы. Я еще большой невежда и боюсь, как бы вместо желаемого добра не вызвать своими действиями дурные предосудительные последствия, а, между тем, мне хотелось бы предупредить возможность зла.

— Всякое благое намерение, каждое вызванное добрым побуждением сердца действие не может считаться виною даже в том случае, если желанная польза встретит препону со стороны злых сил. Однако нам не дано, сын мой, предотвращать все дурные последствия людских деяний. Нет победы без борьбы, да и что было бы с земным испытанием, если человек не будет обязан черпать в самом себе силы для противления злу. Мир наш еще низок и добра у нас немного, а для того, чтобы достичь света, надо пройти сквозь тьму. Всякий благомыслящий человек может защититься от зла: для этого у него есть вера в Бога, крест, который рассекает мрак, и неподкупный советник — совесть. В этом доме, как тебе известно, поселились весьма дурные духи, и этих демонов впустила сюда людская глупость. Кроме того, здесь царит страшная Карма, — серьезно сказал индус.

— Знаю, учитель, что человеку нельзя избежать созидаемой им Кармы, а между тем, мне так хотелось бы спасти молодого врача, с которым я здесь познакомился. Я считаю его, в сущности, честным и добрым человеком, погубленным несчастными обстоятельствами. Он упал в грязь и тщетно выбивается из нее, а подлая женщина, захватившая его, употребила против него силы зла, и это умаляет его вину. К тому же, он просвещенный человек, и даже ученый. Но я, может быть, неправ, а твоя воля для меня — закон.

— Избави меня Бог не одобрить доброго и благородного чувства, внушающего тебе желание помочь ближнему. Любовь к ближнему — великий закон, объединяющий силы добра, и я охотно исполню твою просьбу спасти душу человека, которым ты интересуешься. Но для того, чтобы я мог действовать, необходимо одно условие. В великую минуту своей жизни, а минута эта близка, он должен дать доказательство истинного великодушия, чувства чистого и возвышенного, чуждого гнева и вражды. Если душа его способна подняться до этой высоты, то она создаст флюид, который очистит его, и свет, который разметет его ауру, а мне даст возможность направить его дух. Тогда ты услышишь приятную музыку, т. е. вибрацию добра, и только на этот случай я дам тебе наставления.

Последовал довольно продолжительный и оживленный разговор, а потом адепт опять возложил руку на голову князя, который почувствовал головокружение и почти мгновенно потерял сознание… Когда он открыл глаза, на столе горела лампа, сам он сидел в кресле, держа в одной руке хрустальный флакон с золоченой резной пробкой, наполненный веществом, похожим на ртуть, а в другой два листа пергамента, исписанных почерком учителя: на меньшем князь прочел: "Не ложись и держи флакон под рукой". Затем следовали различные указания. Индус исчез.

Князь встал и спрятал большой пергамент, а другой сунул в жилетный карман, равно как флакон, издававший сильную теплоту. Затем он убрал все употреблявшиеся вещи, взял книгу и принялся за чтение: он был убежден, что ночью непременно произойдет что-нибудь особенное.

Феня, старшая камеристка баронессы, была хорошенькая, свежая брюнетка лет двадцати, но лукавая и большая кокетка. За зиму она влюбила в себя выездного, Акима, очень хорошего малого и к тому же, по-своему, весьма состоятельного; Феня знала это отлично, так как они были из одной деревни. Они почти уже считались женихом и невестой перед отъездом в Зельденбург, но тут положение изменилось.

Смотритель замка, бывший унтер-офицер, Петр Шульц, заинтересовался молоденькой горничной и, в свою очередь, понравился ей. Хитрая Феня смекнула, что у того уютная квартирка в три комнаты, хорошее жалование и живет он вблизи от большого города, что несомненно приятнее, нежели похоронить себя в глухой деревушке Олонецкой губернии, потому что Аким высказал однажды желание вернуться в деревню или, во всяком случае, отправить туда жену, ввиду того, что мать его стара и ей трудно вести большое хозяйство. Такие неосторожные слова окончательно склонили весы в пользу Шульца, которому Феня отдавала открытое предпочтение. Заметив пренебрежение к себе, Аким стал мрачным, раздражительным, даже имел с изменницей несколько бурных объяснений, которые не привели ни к чему, так как Феня и не думала отказываться от блестящей партии.

Отнеся в комнату Мэри записку и прощальный подарок баронессы, Феня решила сбегать на минутку повидаться со смотрителем. Барыня больна и, кроме того, около нее Аннушка, значит, никто не заметит ее отсутствия, даже если она и заболтается со своим обожателем. Итак, она со всех ног бросилась на огород, где должен был ожидать ее Шульц, и действительно, тотчас увидела его на скамье, под тенью большой липы, окруженной кустарниками дикой акации.

Феня не заметила, что за ней шел человек, укрываясь за тенистыми деревьями, но если бы она могла видеть искаженное лицо, налитые кровью глаза и сжатые кулаки следившего за нею Акима, то, конечно, испугалась бы. А она даже не думала о нем и с веселым смехом бросилась в раскрытые объятия Шульца, который усадил ее на скамью, обнял за талию, и началась нежна беседа. Феня клялась новому жениху в вечной любви, говорила, что никогда не любила Акима и не думала выходить за него, а только забавлялась страстью глупого мужика.