Час Елизаветы - Елена Раскина

– Снег идет тихо-тихо, как ребенок во сне дышит, – нежно, напевно протянула Елизавета и резко, решительно добавила: – Выгнала я сегодня Ванечку, у тебя останусь, ангел. Пусть тает моя красота, прахом рассыпается, пусть никто уже меня Венус Российской не назовет, для тебя, чай, всегда молодой останусь! А Ванька, когда я задремлю, книжку читает. Тихо так с постели встанет, свечку зажжет, думает – я ничего не слышу. Отодвинет меня тихонько да страницами зашуршит. Мочи нет это шуршание слушать!

– А ты не слушай, Лизанька, – рассмеялся Разумовский, – зачем себя мучить?! Выгони красавчика этого, меня верни!

Елизавета поднялась, отбросила с плеч подернутые инеем пудры рыжие пряди, с надеждой спросила:

– Взгляни, Алеша, разве я не хороша? Или старухой стала и того не заметила?

– Еще не одну голову вскружишь, Лиза! – заверил Разумовский. – Прусского короля на колени поставишь, над французами посмеешься! Глядишь, и ключи от Берлина тебе молодцы наши принесут. А про Шувалова я тебе и раньше говорил – книги он больше людей любит. Пусть наукам да искусствам покровительствует.

– Привыкла я к нему, – призналась Елизавета в своем тайном, запретном грехе. – И честен он – из казны не ворует, империю Российскую блюдет.

– Эх, Лиза, Лиза, – вздохнул Разумовский. – Во всем трубы власти виноваты. Не была бы ты императрицей, жили бы мы на покое в Александрове или в Доме Смольном, дочку растили да флейты любви слушали. А теперь ты по ночам мальчиков молоденьких к себе прижимаешь, от старости укрыться хочешь… Да только ты не от старости, ты от меня бежишь!

Он подвел Елизавету к зеркалу, ловко вытащил шпильки из ее по-прежнему пышных рыжих волос, безжалостно разрушил виртуозное сооружение французского куафера, откинул с плеч и груди императрицы капризные пряди, сам стал за спиной государыни, крепко обнял.

– Смотри на себя, Лиза, смотри! – торжественно, как никогда раньше, произнес он. – Ты по-прежнему Венус Российская, не властно над тобой время. Из морской пены каждый день выходишь. Чего бояться тебе? Что Ванька Шувалов в сторону взглянет, книжку тебе предпочтет? Значит, слеп он и живую красоту видеть не может. Только отражение ее в книжках ищет. А хочешь: не в зеркало, в глаза мои загляни, всю себя увидишь – в красоте и славе.

И, невесть откуда взявшись, нежно зашелестели над ними флейты любви, заструились лунным серебром, победив на время всеведущие трубы власти. Наутро Елизавета вернулась в Зимний дворец, и Иван Шувалов, пораженный воскресшей красотой императрицы, впервые отбросил в сторону книгу и жадно, словно хотел напиться, приник к ее губам.

13 марта 1751 года граф Кирилл Григорьевич Разумовский, которому Елизавета наконец-то решилась отдать гетманскую булаву, присягал на верность государыне в Петропавловском соборе. На церемонии присяги присутствовал весь двор: великая княгиня под руку с наследником Петром Федоровичем, министры, генералы, хорошенькие фрейлины императрицы и родственница государыни, Екатерина Ивановна Нарышкина, которую Елизавета вместе с Разумовским-старшим прочили в жены Кириллу. Новоиспеченный гетман Украины и не думал любоваться своей невестой – время от времени он бросал настойчивые вопросительные взгляды на великую княгиню, и та отвечала ему легкой улыбкой.

Ради церемонии присяги Кирилл Григорьевич сменил свой обычный наряд парижского франта и агатовую трость, украшенную рубинами и алмазами, на гетманское облачение. Впрочем, сам себе Кирилл казался ряженым, его земляк Петр Апостол гораздо больше годился в гетманы. Но делать нечего – так велела государыня, да и старший брат Алексей просил постоять за Украину, а он уж выпросит у государыни привилегии для Киева, отмену введенных Петром I непосильных налогов и таможенных пошлин.

Так и договорились – стоять за Украину вместе. Разумовский-старший не ведал, что Кирилл вот уже несколько лет пребывает в сладком плену Екатерины и позволит ее холеным ручкам прикоснуться к гетманской булаве. Сейчас великая княгиня торжествующе улыбалась – она знала, что сделала верную ставку, и украинский гетман обязательно поможет ей в затеянной большой игре. «Буду царствовать или погибну!» – эту фразу Екатерина не уставала повторять самой себе. Впрочем, от гибели она была дальше, чем от власти.

Канцлер Алексей Петрович Бестужев поднес Елизавете гетманскую булаву, а та вручила ее Кириллу.

– Буду верным, добрым и послушным подданным ее императорского величества, самодержицы Всероссийской Елисавет Петровны, и в том крест целую, – повторил Кирилл Григорьевич слова присяги и приложился к протянутому духовником государыни, отцом Федором Дубянским, кресту.

– На пять лет тебе булаву вручаю, – сказала Елизавета, а Кирилл Григорьевич еще раз повторил, что будет ее верным и покорным подданным. Свершилось – он стал гетманом Украины. Он еще не знал, что станет последним обладателем золотой булавы, попавшей под сень московского скипетра…

Столицей нового гетмана стал Батурин, некогда сожженный войсками Меншикова. Для Разумовского возвели в Батурине роскошный раззолоченный дворец, куда он должен был въехать с молодой женой – Екатериной Нарышкиной. Женитьба на родственнице государыни была неразрывно связана с гетманством. Однако Кирилл считал, что его судьба – великая княгиня Екатерина. А от судьбы не скроешься, как ни старайся.

Она появилась ниоткуда – красивая рыжеволосая женщина, называвшая себя великой княжной Елизаветой, принцессой Азовской и Владимирской. Говорили, что она долго жила во Франции, потом в Польше, в раннем детстве – в России и в Персии. Сама великая княжна Елизавета рассказывала о себе мало, охотно говорила лишь о своих правах на российский престол да о завещании матери – покойной императрицы Елизаветы Петровны, которое хранила у доверенного лица, а любопытным показывала лишь французский перевод этого документа. На этом откровенность княжны заканчивалась, и начинались загадки.

У нее было много поклонников, мало друзей и сотни завистников. А сама она страстно желала встречи с одним лишь человеком, бывшим гетманом Украины, графом Кириллом Григорьевичем Разумовским, который жил на покое в своем дворце в Батурине. Знающие люди говорили, что эта авантюрная особа преспокойно могла бы жить во Франции, в поместье некого д’Акевиля, бывшего дипломата. Но Елизавета сбежала из-под опеки гостеприимного семейства д’Акевилей и устремилась навстречу своей бурной судьбе. В Польше она смущала умы и томила сердца необыкновенной красотой и сходством с покойной императрицей Елизаветой, пыталась заявить о правах на русский престол, а потом оказалась в Ливорно – без денег и без поклонников, в сопровождении одного лишь секретаря, красивого молодого француза, ни на день не оставлявшего ее в одиночестве. Княжна жила в третьеразрядной гостинице, где ее осаждали кредиторы и страдавшие любопытством русские путешественники и где, наглухо закрывшись от посторонних, можно было предаваться воспоминаниям о собственном прошлом, которое было для Елизаветы не менее загадочным, чем для ее друзей и врагов.