Мадьярские отравительницы. История деревни женщин-убийц - Патти Маккракен

В окружении младших судей, сидевших по обеим сторонам от него, председатель судебной коллегии зачитал вслух признание повитухи, которое та сделала в Надьреве. Ему доставляло очевидное удовольствие оглашать подробные записи жандарма, зафиксировавшие собственные слова повитухи. Он с нескрываемым торжеством прилюдно воспроизводил ее ужасающие откровения.

В нужных местах председатель суда делал паузы, чтобы подчеркнуть злобу повитухи, ее коварство, порочность, вульгарность. Возникало впечатление, что под влиянием отвратительных деяний цыганки-повитухи жандарм, фиксировавший ее показания, так же отвратительно сделал соответствующие записи, и председатель суда постарался подчеркнуть это. Он под разными углами всматривался в эти рукописные записи, то отодвигал страницы подальше от себя, то придвигал их вплотную к своим глазам, чтобы получше разобрать комментарии, нацарапанные на полях. Время от времени он останавливался, чтобы сделать глоток из небольшого стакана, стоявшего на его столе. Закончив зачитывать очередную страницу, он переворачивал ее и укладывал лицевой стороной вниз поверх уже прочитанных страниц на своем столе. Поскольку эти страницы перебирали уже много раз, они все измялись и теперь образовывали достаточно пухлую неряшливую стопку.

Хотя зачитывание признания повитухи заняло какое-то время, присутствовавшие в зале судебных заседаний внимательно прислушивались к каждому слову. Когда председатель суда, наконец, отложил последнюю исписанную неровным жандармским почерком страницу, он поднял глаза и пристально посмотрел на повитуху.

Что вы можете сказать по этому поводу?

Широкие ступни тетушки Жужи прочно упирались в трибуну для свидетельских показаний. Ее руки были по-прежнему сцеплены на животе. Ее толстые большие пальцы непрерывно вращались, словно колесо прялки. Она устремила на судью свои прищуренные глаза. Утром она произнесла магическое заклинание для оберега и теперь была уверена в том, что находится под защитой неприступной стены.

Прошло уже несколько недель с тех пор, как жандармы схватили ее в Надьреве, но тетушка Жужи до сих пор чувствовала ужасную хватку этих гадзо, прикосновения их цепких рук, их грубых пальцев, впившихся в ее кожу. Она помнила их оскорбительные пинки по своим ногам, их презрительные выкрики в свой адрес, слюну, которая повисла у них на усах, словно сатанинская роса. Это были воспоминания не жертвы, а ведьмы, которая никогда не прощала оскорблений в свой адрес.

Сейчас тетушка Жужи освежила в своей памяти все эти воспоминания, и каждый пинок, каждая грубая реплика стали живописными деталями в ее жалостливой истории о своей невинности.

Она говорила быстро, стараясь ничего не упустить и торопясь изложить судьям все, что она вспомнила. Размер зала для судебных заседаний усиливал ее голос. За исключением похожих на пещеры вестибюлей железнодорожных вокзалов в Сольноке и Будапеште, через которые тетушке Жужи лишь изредка доводилось проходить, этот зал был самым большим помещением, в котором она когда-либо бывала, и его величественность придавала весомость ее словам. Ее саму удивил этот неожиданный эффект.

Она заявила суду, что испугалась жандармов, что их штыки на винтовках и их угрозы произвели на нее настолько ужасное впечатление, что она невольно оговорила себя. Жестокие жандармы вынудили ее сказать неправду.

Повитуха говорила, постепенно наращивая темп своей речи и под конец почти захлебывалась ею. К тому времени, когда она закончила свои показания, она испытывала головокружение и чуть на падала в обморок.

Закончив выступать перед судьями, тетушка Жужи неуклюже спустилась с трибуны для свидетельских показаний, вразвалку вернулась к скамье подсудимых и тяжело опустилась на нее. Ее ладанка пуци висела у нее на шее, скрытая под платьем от посторонних глаз, и теперь она могла чувствовать ее успокаивающее прикосновение к груди, когда переводила дыхание.

Для дачи показаний вызвали доктора Цегеди-младшего. Когда он проходил мимо тетушки Жужи, та, посмотрев в его сторону, мысленно наложила на него проклятие.

Из окон зала судебных заседаний тянуло холодом. Морозный воздух просачивался сквозь щели старого здания и стыки оконных створок, создавая в зале сквозняк. Повитуха, однако, не обращала на это никакого внимания. Она придвинулась как можно ближе к краю своей скамьи, внимательно вслушиваясь в показания доктора, чтобы не упустить ни слова. Весь ее облик свидетельствовал о том, что она была готова опровергнуть все установленные им факты.

В своем кабинете в Цибахазе доктор Цегеди-младший хранил пухлую папку с записями, которые он вел по «делу Надьрева». Он помнил каждую фразу, каждое слово из этих записей, поэтому мог с предельной точностью дать ответ на любой уточняющий вопрос судьи, без колебаний указав конкретную дату, время, место. Он с такими подробностями привел все детали дознания повитухи, состоявшегося в сельской ратуше после ее задержания, что по ним можно было без труда воспроизвести картину ее преступлений.

При оглашении каждого факта, обличавшего ее, тетушка Жужи в негодовании вскакивала со скамьи подсудимых.

Это неправда! Он лжет!

Резкие окрики судьи вынуждали ее опуститься обратно на скамью, но она была готова вновь и вновь негодующе вскочить на ноги в любой момент.

После доктора Цегеди-младшего для дачи показаний вызывались и другие свидетели, однако они говорили достаточно кратко. В частности, Эбнер сказал лишь то, что должен был сказать в качестве секретаря сельсовета, а щепетильный во всем граф Мольнар отметил, что он пробыл в деревне недостаточно долго, чтобы знать какие-либо подробности о тетушке Жужи. Последовали краткие заключительные прения сторон, после чего представители обвинения и защиты вернулись на свои места.

Трое судей собрались, чтобы посовещаться. Их группа представляла собой маленькое сообщество правосудия, сгрудившееся в передней части зала судебных заседаний. Помещение наполнилось звуками глухого кашля и осторожного скрипа стульев. Репортеры строчили в своих блокнотах. Тетушка Жужи сгорбилась на скамье подсудимых, озабоченно вращая по своей привычке большими пальцами.

Окончательный вердикт мало кого удивил. Тетушка Жужи сделала в Надьреве такое подробное признание, что оспорить ее вину было практически невозможно.

Когда повитуха поняла, что произошло, краска прилила к ее лицу. Она бросила свирепый взгляд на своего адвоката, который уже складывал бумаги, собираясь уходить. Затем ее взгляд уловил быстрое движение надзирателя, стоявшего рядом с ее скамьей. Когда она невольно повернулась к нему, то увидела, что он потянулся за наручниками, которые висели у него на поясе на плетеном кожаном шнурке.

Пока надзиратель высвобождал наручники, тетушка Жужи поползла по деревянной скамье подальше от него, активно помогая себе толстыми руками.

Гореть вам всем в аду!

Надзиратель ухитрился все же схватить повитуху за руку.

Вы все – ублюдки, и вы все будете гореть в аду!

Тетушка Жужи попыталась высвободить свою руку, размахивая ею во все стороны. Надзирателю, наконец, удалось защелкнуть наручники на ее запястье. Громкий щелчок был слышен по всему залу судебных