Имперский маг - Оксана Ветловская

— Важное дополнение, — добавил он чуть погодя. — Подписывая договор о сотрудничестве, вы получаете право освободить из концлагерей всех ваших родственников и друзей. Столько человек, сколько пожелаете. Считайте это своего рода предварительной оплатой. Или вознаграждением.

— У меня никого нет, — равнодушно произнесла заключённая.

— И вы никого не желаете избавить от скорой гибели?

Девушка пожала плечами.

— Что ж… печально, фройляйн, печально.

Взгляд узницы вновь налился тяжёлой ненавистью.

— Вам-то чему печалиться?

— Вашу семью убили немецкие солдаты? — решил внести ясность Штернберг.

— Нет, — обронила узница. Помолчав, холодно добавила: — Они сами от меня избавились. Это было до вас.

— Вы по национальности русская или чешка?

— Родилась в Петрограде. Выросла под Прагой. Считайте как хотите, мне всё равно.

Скверный типаж, подумал Штернберг. Без семьи, без родины. С одной стороны, удобно. С другой стороны, таким людям нечем рисковать. И с такими опасно связываться…

— Вы хорошо говорите по-немецки.

— Была возможность выучиться, — с отвращением сказала девушка.

— Выросли в немецкой семье?

— У немецких евреев.

— Так вот откуда у вас это. — Штернберг указал на жёлтую звезду Давида на робе заключённой.

— Это не жжёт, — с ледяной насмешкой произнесла узница. — Еврейка так еврейка. Мне наплевать.

— Правда, что вы защищали заключённых вашего барака от произвола надзирателей?

— Только детей. Взрослые того не стоят.

— Интересная философия. А вы не хотели бы освободить этих детей из заключения?

Узница промолчала.

— Подумайте над моим предложением, фройляйн.

Протащилось несколько долгих минут.

— Вы согласны?

— Нет.

— Почему?

— Да потому, что я вас ненавижу, — со злой скукой в голосе ответила девушка.

— Лично меня? Эсэсовцев? Немцев?

— Вас всех. Чтоб вы все сдохли, — это было произнесено с монолитно-ледяным спокойствием.

— Вероятно, мой вопрос прозвучит издевательски, чего мне бы не хотелось, но, тем не менее, попытаюсь конкретизировать: за что?

— А за всё.

Очередной безнадёжный случай, заключил Штернберг. Да ведь это истинная фурия. Единственное разумное решение — расстрелять без промедления, пока, поднакопив сил, она ещё кого-нибудь не убила. Для неё же убивать людей (ну хорошо, если таких, как Ланге) — всё равно что давить тараканов. Уничтожить её, уничтожить срочно.

Штернберг постукивал колпачком ручки о тусклую металлическую столешницу и набирался решимости. Встать, позвать блокфюрера. Ну же, встать. Позвать дежурного, отдать приказ. Категорический приказ: расстрелять. Подлежит расстрелу. Приговор привести в исполнение немедленно.

Заключённая, низко склонив бритую голову, водила грязным пальцем по мутным разводам на столе. На руке синел вытатуированный номер: шесть корявых цифр. Рука маленькая, но неизящная, мальчишечья, с крупными костяшками и угловатыми квадратными ногтями.

— Дана, послушайте меня сейчас очень внимательно. Для меня самым выгодным решением было бы казнить вас, чтобы вы никому не создавали проблем. Вы можете быть опасны даже для той организации, которую я представляю. Если я по каким-либо причинам откажусь от этого решения, после карцера вы, скорее всего, очутитесь на попечении одного симпатяги, именуемого «оберштурмфюрер Ланге». Вы с ним уже знакомы?

Заключённая, вздохнув, кивнула.

— Сей образчик человеколюбия уже отдал хирургам приказ забрать вас в медблок и изуродовать, лишить конечностей, после чего вы должны будете пополнить его личный гарем. Вам это надо?

Узница молчала.

— Убить вы всех не убьёте, не хватит сил. Вас убьют раньше. Вы же и сами понимаете, А к тому времени, когда Ланге окажется на скамье подсудимых — потому что всё, чем он занимается, незаконно, и я считаю своим долгом привлечь его к суду — ваш пепел уже сбросят в озеро. Пожалуйста, подумайте.

— Как же я вас всех ненавижу, — прошептала узница.

Штернберг вспомнил о пистолете, привычную надёжную тяжесть которого давно уже воспринимал как часть себя. Это, пожалуй, был бы акт милосердия. Быстро, честно, благородно.

— Дана, я уверен, ваши уникальные способности можно развить в ином направлении.

Заключённая молчала и, сгорбившись, покачивалась на табурете. Непривычно видеть перед собой человека и совсем не слышать его мыслей и чувств. Да она же просто-напросто мается от боли, догадался наконец Штернберг, у неё ведь прострелена нога.

— Позвольте, я осмотрю вашу рану.

Восприняв молчание как знак согласия, он обошёл стол, наклонился, но, едва дотронулся до её лодыжки, проклятая девица, зашипев как кошка, полоснула его по лицу хищно согнутыми пальцами — он едва успел увернуться, она лишь своротила ему набок очки и расцарапала губу.

— Ну и зачем вы это сделали, фройляйн? Вам мало было порки и карцера? — тихо спросил он, поправляя очки. На кромке крупной нижней губы выступила яркая капля крови. Он приложил к царапине уголок платка.

— Неужто вы желаете, чтобы вас пристрелили?

Заключённая мрачно смотрела на него.

— Ну и рожа у вас, господин офицер. Никогда ещё не видела такого урода.

— Взаимно, фройляйн, взаимно.

Вероятно, она действительно хочет, чтоб её побыстрее прикончили, подумал Штернберг, выходя за дверь. Озверевшая девка. Но чертовски талантлива. Это ведь был не только физический удар, но и энергетический. Что же с ней делать?.. Штернбергу припомнилась вызывающая ухмылка русского пленного. И ведь снова это животное упрямство, эта отвратительная наглость. Неужто всему этому нечего противопоставить, кроме кнута или пули?

После долгих колебаний Штернберг всё-таки внёс девчонку в список кандидатов. Пусть пока посидит где-нибудь в строго изолированном помещении, придёт в себя. Надо очень серьёзно подумать. Если брать — то на свой страх и риск. Но лучше, конечно, расстрелять и забыть о ней.

Так или иначе, задание уже можно было считать выполненным.

После отчёта перед рейхсфюрером Штернберг не торопился возвращаться в Равенсбрюк с разрешением на вывоз заключённых. Помимо удручающей бюрократической возни вокруг приобретения здания под школу (придирчиво выбранного лично Штернбергом), значительной проблемой явились сокрушительные тектонические сдвиги в малоустойчивой тверди оккультных владений «Аненэрбе», вызванные назначением Мёльдерса на пост заместителя начальника отдела. В хаосе переназначений и перераспределений Штернбергу стоило немалых сил уберечь тщательно подобранный штат специалистов своего подотдела от стихийного расшвыривания по скалам и отмелям чужих структур.