Тайный обожатель - Натали Лавру

– Значит, из-за тебя, сучий ты потрох, мы профукали серого великана? – полковник посмотрел на Павла, как на таракана, которого вот-вот раздавит ботинком.

– Я… – попытался оправдаться Краснов.

– Пш-ш-шёл вон! – громогласно перебил его Астахов.

– Я… Подождите! Я готов выполнить любое, даже самое рисковое задание.

Астахов сдвинул густые чёрные брови и целую минуту молчал. Затем он строго переспросил:

– Любую, говоришь?

– Д-да, – активно закивал Павел. В конце концов, что ему терять?

– Есть одно дело… – недобро улыбнулся полковник.

Олины испытания не ограничились принудительным абортом. Вместо возвращения домой Олю арестовали. И больница с неприветливым персоналом показалась ей раем.

Полицейские не церемонились с ней. Во время допросов Олю избивали, требовали, чтобы она выдала великана, рассказывали подробности об этих мерзких тварях – но всё тщетно.

Её версия звучала так: «Он меня усыпил и изнасиловал, я даже не знала, что беременна».

Методы, которыми пытались выманить из неё информацию, были далеки от гуманных. Дознаватели использовали болезненные, но не слишком травмирующие пытки, угрожали, смеялись над её требованиями адвоката.

Но ни удары кулаком в живот, ни загнанные под ногти иголки, ни прочие унижения и побои не смогли вытянуть из неё правду.

А что Оля могла сказать? Что великан оказался всего лишь несмышлёным подростком, который бежал от гибели? Что интимная связь с ним произошла по её инициативе? Нет. Пусть бьют. Пусть убивают. Терять ей нечего. Боль от побоев не сравнится с чёрной дырой в душе.

В Олиной квартире провели обыск со взломом, но опять ничего не обнаружили. Ни следа присутствия великана. Словно серый пришелец существовал в другом измерении. Неуловимый, расчётливый и опасный.

Охота на серых великанов в который раз не дала результатов. Не из-за этого ли дознаватели пытались выбить из Оли информацию всеми правдами и неправдами?

Слабая человечка только и умела: молчать, выть от боли и реветь.

***

На суде, после оглашения приговора, Оля свалилась в голодный обморок.

Да и можно ли это сборище назвать судом? К Оле приставили фиктивного адвоката, который не привёл ни единого довода в пользу подсудимой. Судья ни разу не упомянул о том, что Оля дважды приходила с заявлением к майору Краснову. Половина фактов была скрыта и не фигурировала в деле.

Оля собрала оставшиеся крохи сил, чтобы перетерпеть эту клоунаду, где её закидывали обвинениями и словесно клеймили.

"Цирк... – думала она. – Я для них просто антилопа в вольерной охоте."

После оглашения приговора Олю отпустили.

Это были самые худшие две недели в её жизни.

***

Оля провела в камере две недели, затем, после суда, её условно освободили и приговорили к трёмстам часов общественно полезных работ. Напоследок она получила ещё «подарок»: в личном паспорте появился штамп о недопущении к педагогической деятельности. О мало-мальски приличной работе теперь можно не мечтать.

Измученная бессонницей и вся в синяках она вернулась домой. Дверной замок был цел, зато в квартире всё оказалось перевёрнуто вверх дном.

Оле хотелось смыть с себя кровь и грязь. Кровотечение всё не прекращалось, но средств, чтобы его остановить или хотя бы скрыть, не было. Нижняя часть одежды загрубела от засохшей на ней крови.

В полиции никому не было дела до Олиных проблем; даже когда она умоляла позвать врача, к ней остались глухи. Ей не давали нормально помыться целых две недели. В камере из крана текла ледяная вода, и проводить гигиенические процедуры приходилось в несколько заходов, чтобы окончательно не застудиться.

Олю тошнило от собственного отвратительного запаха. Несмотря на попытку постирать вещи с мылом, полностью избавиться от ощущения грязи на теле не удалось.

Оказавшись дома, она первым делом залезла в ванну, несколько раз натёрла себя мочалкой, потом полчаса простояла под душем, а затем набрала воды до краёв и лежала в ней, пока не почувствовала расслабление.

Прибираться не хотелось. Или не было сил. Единственное, чего Оля хотела, – уснуть, надолго, а лучше навсегда.

Её лишили смысла жизни и выбросили подыхать. Как после такого можно надеяться на что-то хорошее?

За весь вечер Оля ни разу не вспомнила про Хастада.

***

Хастад исчез не просто так. Когда Оля не вернулась утром с работы, он догадался, что с его любимой и ребёнком случилось что-то страшное.

К несчастью, он пропустил момент, когда Оле стало плохо на работе.

По горячим следам найти возлюбленную не удалось. Он потратил на поиски несколько дней, рискуя быть замеченным, а когда нашёл, то не смог пробраться в здание. Это был следственный изолятор с усиленной системой охраны здания.

В отличие от распиаренной, но фальшивой, охранки кинотеатра, изолятор был надёжно защищён как от побегов, так и от вторжений, в том числе и иномирных.

Как только Хастад попробовал переместиться на территорию СИЗО, включилась сирена и какой-то больно режущий по ушам звук, всюду забегали люди с оружием, и Хастад вынужден был отступить. Слишком глупо было бы погибнуть от пуль вот так, оставив Олю наедине с её горем.

Великан следил за изолятором с крыши соседней высотки почти всё время, поэтому видел, как его женщину увозят в здание суда. Ему хотелось немедленно забрать её домой, но что-то подсказывало, что этим он только навредит.

Оля боялась людей в форме и строжайше запретила Хастаду показываться им на глаза. Если бы Хастад ослушался, все Олины показания относительно общения с пришельцем признали бы ложными.

После суда Оля шла домой пешком, потому что стыдилась своего неопрятного вида и запаха.

Хастад наблюдал за ней с крыш и понял главное: их ребёнка больше нет. Это стало для него сильнейшим потрясением. Ему не было так плохо со дня, когда убили его родителей. Только вот боль от смерти родных притупилась за давностью лет, а новое горе было свежим, острым, ядовитым.

Он спрятался на своём излюбленном чердаке и плакал совсем как ребёнок. Из его глаз вытекали последние капли детской наивности, а на их место приходило осознание: люди насквозь подлые, им нельзя верить.

Прошло несколько часов, прежде чем великан решил показаться на глаза своей возлюбленной. К этому времени он успел вернуть самообладание. Хола не должна видеть его слабым.

***

Оля сидела на кухне среди развороченных шкафов и валяющейся по всему полу посуды. Она налила себе чай, но даже не отхлебнула. Он так и остыл, отдав своё тепло её ладоням. Глаза у неё были будто бы стеклянные и смотрели в никуда.