Дети черного озера - Кэти Мари Бьюкенен

пришло, — сказала Карга. — К чему задерживаться, и без того с едой худо.

Набожа оцепенела. Карга предстала ей такой наблюдательной и решительной тогда, в их первую встречу на лесной тропе, и спустя три года дружбы и совместных трудов не сходила с пути, начавшегося со сбора желтых цветков кровяного корня. Предвидела ли Карга этот момент? Неужели Набожа своим прилежанием и умением распознать луковицы, которых наелись мальчики Пастуха, ускорила наступление этого дня? Глаза девушки налились слезами.

Она обняла Каргу, и старуха не отпрянула, хотя нежности были не в их привычках. Набожа заплакала, а Карга, приговаривая: «Полно, полно», взъерошила ей волосы.

— Все мое — твое, — сказала она, легонько отстраняя Набожу, чтобы заглянуть ей в лицо. — Я говорила это Старому Охотнику в присутствии свидетелей. Ошибки не будет.

— Но ты лучше всех знаешь, как пережить Зябь!

Не лучше тебя. — Она похлопала Набожу по руке, посмотрела на ее запястье. — Исхудала.

Набожа опустила руку на колени, прикрыла запястье ладонью другой руки.

— Мать-Земля не осудит, если ее порция станет поменьше, особенно сейчас, когда нет пшеницы.

Набожа редко подвергала сомнению слова Карги, но в тот момент задумалась: каким образом связаны сгнившая пшеница и последующая жестокая сцена в Священной роще с благосклонностью Матери-Земли? Сердце учащенно забилось: что за мысли! Тысячи раз она становилась свидетельницей щедрости Матери-Земли. Набожа убирала ее поля, извлекала зелье из ее корней, листьев и цветков. Она, Набожа, всегда получала необходимое, стоило только попросить.

Карга по-прежнему ждала, подняв брови, но Набожа не созналась в том, что запихивала лишние пригоршни мокричника в жертвенный сосуд, предназначенный родней для доли Матери-Земли. Вместо этого она взяла руку Карги, и старуха заговорила о белене, повторяя наставления, которые Набожа и без того знала. Потом Карга перешла к несметным сиропам и настойкам, от них — к теплым рукам своей матери, которая отлично знала повадку пчел, а потом стала рассказывать об отце — как ловко он умел ловить зайцев, и прочее, и прочее, а в лачуге становилось все теплее и темнее, пока пылающие в очаге дрова не превратились в тлеющие угли. Набожа зевнула, ощутив отяжелевшие веки и скованность тела, приникшего к Карге, которая медленно, сбивчиво вела длинную историю о том, как они с отцом заплутали в чаще и провели ночь, прижавшись друг к другу в пещере.

Вздрогнув, Набожа проснулась. Тишина ошеломила ее, и она прислушалась, но смолкло все: и голос Карги, и легкий посвист ее прерывистого дыхания. Девушка вскочила, ругая себя за то, что заснула. Рыдая и баюкая Каргу в объятиях, она вдруг заметила, что в кулаке старухи зажат кожаный мешочек. Набожа помяла его в пальцах и ощутила внутри нечто вроде зернышек. Она развязала мешочек, передвинулась ближе к слабому свету, падавшему из очага, и вытряхнула содержимое — на ладонь ей упали семена, маленькие слёзки пшеничного цвета, а в нос ударил тяжелый дух белены.

Молодой Кузнец призвал Набожу в дом Кузнецов. Супруга одного из его братьев уже три дня не покидала своего ложа. Одна, без помощи Карги, Набожа стояла в дверях, робкая, будто новорожденный олененок, ожидая, когда ее глаза привыкнут к тусклому свету. Молодой Кузнец, его мать, супруги братьев и дети — некогда могучий клан, насчитывавший тридцать четыре человека, а ныне усохший до семнадцати, — собрались у низких столиков. Стряпуха, которая служила в семействе, сколько себя помнила Набожа, раскладывала по мискам кашу с мясом дикого кабана и разливала в кружки отвар одуванчикового корня.

Молодой Кузнец провел ее к ложу больной, и Набожа скользнула за шерстяную занавеску. Женщина поспешно забралась под шкуры, укрывшись с головой, и не показалась даже после того, как самый маленький из ее ребятишек потянул ее за волосы. Еще не успев потрогать ее лоб, Набожа поняла, какое снадобье может помочь. Тоску прогоняли растертые цветки зверобоя, настоянные на хлебном вине, которое сохраняло силу травы.

За занавеской послышался голос матери Молодого Кузнеца.

— С утра займитесь делом, — велела она. — Говорят, крыжовник поспел. И надо натаскать в дом воды и дров.

Женщины Кузнецов, привыкшие к прялке или вышиванию каемок на шапочках, не ответили. Набожа отдернула занавеску и увидела, как мать Молодого Кузнеца, подхватив корзинку с недосу-ченной шерстью, вышла из хижины.

Супруги почти разом заговорили:

— Мы, значит, воду таскай, а она будет сидеть на солнышке, шерсть сучить?

— Кто-то же должен таскать воду Они не вернутся.

— Старуха говорит, они ушли в горы к мятежникам.

— Все знают, что это не так.

— Она не может смириться с правдой. Она Старого Кузнеца любила, этого у нее не отнимешь.

— Уйду в Городище, как только выдастся случай.

— Лучше уж туда, чем здесь таскать воду да голодать.

— У старухи много чего есть на обмен.

Молодой Кузнец хлопнул ложкой по столу, хотя в миске у него еще оставалась каша, и встал.

— Я в кузню, — сказал он.

Стряпуху Кузнецов одолел зуд с сыпью, и через пару дней она пришла к Набоже. Когда та смазывала воспаленные запястья мазью из мокричника, Стряпуха пожаловалась:

— Старуха нудит день и ночь. Похлопает по лавке рядом с собой, а как Молодой-то Кузнец сядет, она ему: «Бери за себя Рыжаву». Он возражать, а она рукой машет, ничего слушать не хочет: им, дескать, нужно объединиться с родом, который сейчас в силе. На Черном озере нынче командуют Охотники.

— Она знает, что Старый Кузнец не вернется, — сказала Набожа. Мерцающий лучик надежды поглотила тьма.

— Глаза у ней блестят, а слез нету.

Набоже припомнилась золотая брошь, которую мать Молодого Кузнеца каждый день носила на платье, и обвивавший талию пояс, унизанный бронзовыми бляхами, — такие украшения обычно приберегались для праздничных дней. Набожа всегда покачивала головой при виде этой пышности и чувства превосходства, выставляемых напоказ женой, чей сын в одиночку тяжко трудился в кузне.

— Уперлась рогом, что твой бык, — продолжала Стряпуха. — Нет никого красивее Рыжавы, говорит, а Молодой-то Кузнец отвечает, что она избалованная. А старуха: чистая правда, мы все знаем, что отец ей во всем потакает, и когда-нибудь ты это себе на пользу повернешь.

— У него и так огорчений хватает, — сказала Набожа Стряпухе, думая о том, что и сама отчасти виновата в его огорчениях.

Молодой Кузнец был слишком мягок для Рыжавы, и его мать должна была это видеть. Набожа мысленно перебрала подрастающих девочек.

Помимо работниц и Рыжавы, выбор был невелик, но если он потерпит несколько лет… Младшая сестра Рыжавы — Вторая Рыжава — была добра и застенчива, и у нее были такие же, как у сестры,