Зеркало для невидимки - Татьяна Степанова

— Ты сам-то хорошо Макса знаешь?

— Встречались.

— Они встречались! — Свидерко всплеснул руками. — При каких обстоятельствах вы виделись?

— Да ни при каких Столкнулись в зале чисто случайно. Я с земляками был, провожал их в аэропорт, решил вечер провести теплый. А Макс…

— Кто с ним был? — спросил Колосов.

— С Максом? За столиком пара сидела, он к ним подсел. Они ждали его.

— Что за пара?

— Ну девица, мужик… Девица.., яркая русская женщина. Блондинка.

— Что за мужик? — грозно спросил Свидерко. — Не пудри мне мозги, в этот ваш гадюшник чужие не ходят.

— Значит, ходят Времена меняются. — Горный Гога печально улыбнулся. — Мои земляки послали на их стол бутылку «Хенесси», спросили имя красавицы, чтобы выпить по обычаю за ее здоровье. Она ответила, что ее зовут Илона. Красивое имя… Когда мои земляки запели «Мравалжамиэри», она встала и даже помогла пианисту подобрать на рояле мелодию нашего древнего застольного гимна.

Колосов смотрел на Гогу. А еще говорят — чудес в жизни не бывает. На часах стрелки показывали четверть пятого утра.

— Я думаю, вы вполне еще успеете на свой самолет, генацвале, — тоном великодушного начальника произнес он. — Николай Сергеевич, будь ласков, верни гражданину Миндадзе его документы.

А потом… Потом снова адски хотелось спать. Этот жалкий промежуток в два с половиной часа, который они со Свидерко урвали для себя в дежурной комнате отдыха, — отдыха как раз и не принес. Одну только боль в спине от продавленной раскладушки. Колосов брился в кабинете коллеги, бритвой коллеги. И то и дело поглядывал на часы: сейчас в Стрельненском ОВД как раз развод, и можно позвонить в дежурную часть и уточнить кое-какие данные.

«Куй железо, не отходя от кассы!» — избитая фраза, но именно сущие банальности в решающие моменты особенно охотно лезут нам в голову. То, что он уже «кует», чудилось воодушевленному нежданной удачей начальнику отдела убийств на всем протяжении пути в Стрельню (он поставил рекорд скорости по случаю еще пустынного в этот ранний утренний час шоссе). Рядом на сиденье лежал переданный из ОВД по факсу список артистов труппы цирка-шапито, зарегистрированных в паспортно-визовом отделе для получения временной прописки (многие были из стран СНГ), а также программа циркового представления. Из всего списка указанных фамилий (а их всего насчитывалось сто десять) Колосова сейчас особенно интересовали две — Илона Погребижская и Баграт Геворкян.

В том, что такой фрукт, как Аркаша Севастьянов, соскочив с нар и устроившись на новой работе, сразу же завел себе покладистую теплую бабенку, для Никиты не стало уж таким великим открытием. Он лишь досадовал, что несколько припозднился с выяснением подробностей личной жизни Аркана — за четыре сумасшедших дня, прошедших с его смерти, до «интима» все как-то руки не доходили. Правда, в цирке, в беседе с Кохом, он попытался прощупать ситуацию на этот счет, но наткнулся на насмешливый отпор и решил не настаивать.

Сейчас же играть в прятки с этими циркачами было уже лишним. Из списка временной регистрации и из опросов сотрудников Колосов понял, что в шапито имеется-таки девица с редким заграничным именем Илона и что ко всему еще она не просто является «девицей для развлечений», но и замужней дамой, женой того самого Геворкяна, с которым они тоже уже встречались. Правда, администратор Воробьев в разговоре упомянул жену Геворкяна под именем Лены, но…

«Разберемся», — благодушно подумал Колосов.

Ему казалось, что долгожданный свет уже вот-вот забрезжит в конце тоннеля. И рядом с довольно удобоваримой версией мстительной разборки Клиника — Севастьянов достойное место займет и вторая вполне правдоподобная версия банального любовного треугольника: Севастьянов — Илона — и.., рогатый муж.

Тот сумрачный армянский гном, которого администратор Воробьев отчего-то именовал каким-то «индийским факиром».

«Начну с этой девки, — лениво и грубо думал Колосов, — нет, пожалуй, начну с муженька… Жену потом на отдельную беседу вызову. Однако все может и туфтой оказаться. Ведь точно пока не известно, что там, в баре, с этой Илоной и Клиникой был Севастьянов».

Он вспомнил, что, когда они со Свидерко показывали Миндадзе фото Севастьянова, тот только плечами пожал — либо действительно не помнил в лицо спутника Илоны, либо просто узнавать не хотел.

Ярмарка только-только оживала, продавцы открывали ставни палаток и ларьков, покупателей было еще кот наплакал. Над всей Стрельней в то утро клубился густой теплый душный туман — все, что осталось от бушевавшей здесь ночью обильной грозы.

Пепельная непроницаемая дымка окутывала оранжевый купол. И в тумане тени людей и машин походили на призраки. Однако, несмотря на сырость и туман, жизнь по всему цирковому городку уже била ключом — здесь, видимо, принято было подниматься с петухами.

Никита долго стучал в решетчатые ворота ограды, прежде чем его заметили, удивились предъявленному удостоверению и пугливо впустили. Он спросил Воробьева — но тот еще не приезжал. Оказывается, старик жил в Москве, на квартире своего старого товарища. «Вчера у нас после перерыва представления возобновились, — сообщили Колосову, — так что многие из артистов, кто квартиры снимает, приедут только часам к одиннадцати, на репетицию».

Никита попросил, чтобы его проводили к вагончику четы Геворкян. Но внезапно в дальнем конце кочевого города послышался какой-то невообразимый шум. Звуки были странные, резкие — то ли рев взбесившегося пионерского горна, то ли скрежет по металлу, от которого у начальника отдела убийств тут же заложило уши.

— Что, ремонт, что ли, ведете, пила, что ли, электрическая? — спросил он раздраженно. И получил ответ:

— Линда с ночи волнуется. Линда, наша слониха.

То ли после представления возбуждена, то ли газы ее мучают. А Теофил Борисович Липский — это наш дрессировщик по слонам, как назло, сегодня задержится. А без него в стойло к ней, когда она в таком состоянии, лучше не соваться.

«Газы у слонихи, — только и подумал Никита. — Ну, цирк!»

Геворкяна разыскали быстро. Весть о том, что «снова приехали из милиции по делу Севастьянова», облетела кочевой городок в мгновение ока. На этот раз «индийский факир» был не в банном неглиже, а в нормальных «адидасах» сомнительного качества, в шапито в подобных штанах щеголяла добрая половина обитателей.

— Слушайте, Баграт, у меня к вам серьезный разговор, — сказал Колосов, когда они поздоровались. — Есть тут у вас место, где нам не помешают?

— На манеж пойдемте, — предложил Геворкян. — Там сейчас хоть и народ, но все заняты. Мы будем наверху, у осветителей.

И вот таким образом Никита первый раз и увидел шапито. Оно показалось ему убогим. А внизу на манеже яблоку было негде упасть — там репетировали, словно одержимые.